Словом, в общем и целом, как говорится, Турецкий был доволен. Фактура набиралась довольно быстро, а как ею распорядиться, это уже дело завтрашнего дня. Но важ­но было, сказал он, уже прощаясь и благодаря егеря за гостеприимство, продолжать неукоснительно и полнос­тью соблюдать тайну. Никто ничего не должен проведать даже случайно, и кто бы ни спрашивал — не знаем, не слышали, не видели, да и, честно говоря, касаться этого не желаем. Особенно это относилось к Нине, у которой, видел Турецкий, глаза так и пылали нетерпением. И он подчеркнул свой наказ, заявив, что она своей нечаянной болтовней может погубить не только себя, но и всех ос­тальных своих подруг. Кажется, она это поняла.

3

Шум, однако, поднялся небывалый. Даже подозри­тельным показалось Александру Борисовичу то, как живо и болезненно отреагировали поначалу на ночное проис­шествие Затырин и компания. Подполковник поутру собрал у себя в кабинете летучее совещание, орал, что все кругом потеряли бдительность, а затем умчался на правый берег, совсем позабыв, вероятно, что у них с Ту­рецким на десять утра назначена очередная встреча.

А в городе, между прочим, уже передавали эту исто­рию как злой и неприличный анекдот. Мол, совершал свой привычный ночной вояж этот козел Сенькин, все запугивал людей, чтоб не писали против него заявлений, а его мужики поймали, связали, сняли портки да выпо­роли ремнем — как родители наказывают слишком не­послушных детей. Только не смог перетерпеть унижения и боли майор, слабаком оказался — обгадился весь с ног до головы, даже оружие свое табельное «унизил». А про­исходило это действо прямо возле опорного пункта ми­лиции, на лавочке. Почти под окнами его собственного кабинета. Интересно, чем занимался в тот час дежурный и почему ничего не слышал? А может, тихо радовался, когда пороли участкового? Там же, возле опорного пун­кта, и нашла майора со спущенными, изгаженными пор­тками рано утром, придя на работу, Люська, сотрудница его. Она ахнула, увидев, в каком состоянии пребывает ее драгоценный начальник, притащила поливочный шланг, подключила к крану и долго обмывала майора, прежде чем решилась подойти ближе и развязать ему руки-ноги и вынуть кляп изо рта. Такой вот срам и стыдоба. Другой бы руки на себя наложил от позора, со службы ушел, из города уехал, а этому, видать, никакой стыд глаза не вы­ест. Он собственноручно отмыл под краном табельное оружие и заявил, что обязательно найдет своих обидчи­ков и сурово накажет. И принялся звонить в управле­ние — жаловаться на свои физические и моральные стра­дания. Ему бы заткнуться, лишний раз на люди не пока­зываться, а этот ходил гоголем, будто наградили его, — совсем конченый человек. Плохо, значит, выпороли. И даже в народе поговаривали о необходимости повторной экзекуции. А что, раз уже нашлись в районе смельчаки, отчего ж бы и другим не попробовать?..

Затырин, как стало известно, примчался в опорный пункт, устроил поголовный разнос, потом всех допросил, а после заперся с Люськой в одном из кабинетов и доб­рых полтора часа «снимал с нее показания». А когда вы­шел, потный и красный от продолжительных и тяжких трудов своих, высказал Сенькину свое твердое мнение, что дело о нападении на должностное лицо при испол­нении, скорей всего, возбуждено не будет. Негативная огласка на данном этапе может сильно повредить общей ситуации в городе. Ну а если уж майор узнает тех, кто напал на него, он может сам же и принять соответствую­щие меры. И с тем гордо уехал.

Ввиду столь важных событий Затырин посчитал, что московский прокурор не будет иметь к нему претензий за невольное опоздание, ведь ему же приходится прямо на ходу принимать ответственные решения. В суть этих «решений» подполковник не вдавался, а Турецкий и не спрашивал, поскольку более чем кто-либо другой был в курсе дела.