Татьяна слушала не перебивая. Не кокетничала, не строила из себя черт знает что, а приняла его исповедь просто и естественно, словно они были добрыми знакомыми или случайными попутчиками, когда скорое расставание как бы усиливает порыв искренности. Она тоже рассказала о себе: недолгое и неудачное замужество, детей не было, разменялись, и живет теперь одна. Сама родом не из Москвы, дома остались родители, и вообще, ее жизнь – как у среднестатистической Марии Ивановны.

– Почему Марии Ивановны? – не понял Котенев.

– Я так называю обобщенный социальный портрет нашей женщины, – засмеялась Татьяна. – Знаете, однажды «Комсомолка» перепечатала заметку из «Ныосуик» о некоей средней американке Мэри Смит: рост, вес, длина юбки, доход более семнадцати тысяч долларов в год, свежие фрукты, покупки и так далее. Так вот, мой средний доход куда меньше, а покупательная способность рубля и доллара резко отличаются. Позволить себе купить при личное платье можно раз в три года, поскольку надо еще пальто, сапоги, плащ, надо есть, платить за квартиру, подоходный налог и тому подобное. А про свежие фрукты я вообще молчу. Поэтому и говорю о средней Марии Ивановне, имеющей небольшую квартирку и жестко экономящей на всем, вынужденной рукодельничать по вечерам, чтобы сохранять приличный внешний вид…

После того вечера они начали встречаться, тщательно скрывая это от всех. Через год Татьяна родила ему дочь. Михаил Павлович зарегистрировал ребенка на свою фамилию, но настоял, чтобы девочку отправили к родителям Ставич. Если выдавалась свободное время, они вместе ездили на машине проведать дочку, скрывая и от Татьяниных родителей, что не состоят в браке. Он видел, как двойственное положение тяготит ее, да и Лида о чем-то догадывалась, но не находил в себе сил оборвать семейные узы, а Татьяна терпела и не подталкивала его. Он умасливал ее подарками и деньгами, завалил роскошными игрушками дочь, а на душе день и ночь скребло – ну когда же ты, наконец, решишься? А тут еще посадили брата Лиды, занявшегося валютными операциями. Жена была просто не в себе, и он серьезно опасался за ее психическое состояние. Так и жил на два дома, разрывая сердце на части…

Татьяна встретила его в длинном черном халате с вышитой на груди фиолетовой розой. Поцеловав ее в шею и ощутив запах духов, он в который раз дал себе слово решиться переехать к ней окончательно.

– Поужинаешь? – Она подала ему тапочки.

– Нет, пожалуй, только чаю.

На кухне Котенев с удовольствием принял из ее рук чашку и почувствовал, что он дома, в тихой обители, защищающей от любых невзгод. Татьяна рассказывала о своих новостях, а он, мелкими глотками прихлебывая чай, наслаждался покоем.

Зазвонил телефон, и Михаил Павлович досадливо повернул голову – как некстати. Татьяна сняла трубку и, недоуменно подняв тонкие брови, сказала:

– Это тебя. Какой-то мужчина…

– Да, я слушаю.

– Извините за беспокойство, уважаемый Михаил Павлович, – голос был явно незнаком, – но не хотелось беспокоить вас на работе или дома. Поэтому пришлось позвонить сюда.

– Кто это? – поинтересовался Котенев. – Что вам надо?

– Вас беспокоит Лука Александриди. Хотелось бы с вами встретиться, предположим завтра, и обсудить некоторые взаимоинтересные вопросы. Надеюсь, не откажетесь?

– По-моему, мы не знакомы?.. – Михаил Павлович тянул время, пытаясь догадаться, кем инспирирован этот телефонный звонок. Жена отпадает: она уже получала анонимные письма и даже с фотографией, на которой были Михаил, Татьяна и их маленькая дочурка. Конечно, не обошлось без слез, упреков и скандалов, даже пришлось уезжать из дома, чтобы не присутствовать при очередной истерике.