Грязный палец скользит по строчкам, глаза разбирают торопливые каракули, и наконец принимается решение – куда «схипать» на зиму. Выход на трассу, призывно поднятая рука и…

Однако многим ехать некуда. В отличие от тех, кто любит называть себя «системщиками» и будет проводить время до тепла в «тусовках» по различным городам или сам придет сдаваться в венерологический диспансер, или заляжет в «психушку» – полечиться и заодно скоротать время до новой трассы на юга, – «беспределыцики» уже никуда не едут. Как правило, они поселяются поблизости от теплых или людных мест, образуя специфические общины наркоманов, алкоголиков, проституток с трассы. Убогие, увечные люди, опустошенные морально и физически.

Есть и такие, кто на всю жизнь остается верен джинсовому рванью, «толстовским» теориям и теплым воспоминаниям о «системе» и трассе, но отходит от них, словно переболев, как неизбежной детской болезнью, вроде кори или коклюша. Многие из них пополняют ряды околобогемной публики, изобретая «свои» направления в искусстве.

К такому человеку, переболевшему «системой», и отправился Купцов пасмурным летним днем. Путь его лежал к границам бывшего Камер-Коллежского вала, теперь уже прочно забытого москвичами, которых среди жителей огромной, перенаселенной столицы осталось не так много. Я имею в виду коренных москвичей. Вскоре на высоком берегу реки неподалеку от Новоспасского моста ему открылся вид на мощные белые стены с бойницами и сторожевыми башнями – бывший мужской Новоспасский монастырь.

На его широком дворе некогда гулял архимандрит Никон, впоследствии возведенный в сан патриарха и оставшийся в истории как реформатор церкви. Это он отправил в ссылку мятежного попа Аввакума. К своему счастью, Никон теперь не может увидеть, во что стараниями последующих поколений превратилась некогда грозная обитель монахов-воителей – всюду грязь, мусор и мерзость запустения. Впрочем, разве только этот монастырь в таком состоянии? По подсчетам ученых, в целом по стране утрачивается три памятника ежедневно! И около сорока тысяч уникальных творений находятся в абсолютно аварийном состоянии и не смогут простоять более десятка лет.

Тяжело вздохнув – как-то безотрадно, когда душит дефицит во всем, даже в памяти, – Купцов свернул в сторону от шумной Таганской площади. Отыскав старый кинотеатр, предъявил пожилой билетерше удостоверение и прошел через фойе к неприметной двери, ведущей в подвал. Шагнув за порог, он начал спускаться вниз, в. сырую темноту.

Внизу на крохотной площадке оказалась еще одна дверь, сквозь щели которой пробивался слабый, мигающий свет. Открыв ее, Иван очутился в полумраке, разорванном светом проектора. Нескладный, заросший до глаз волосами человек, копошился около афиши, усердно малюя на ней огромной кистью.

– Кто там? – недовольно обернулся лохматый.

– Это я, Баня, – проходя в комнату, откликнулся Иван.

– Никак гражданин Купцов? – выключая проектор и зажигая верхний свет, ошарашенно пробормотал Буня. – Призрак отца Гамлета… Вас же, говорили, услали куда-то из белокаменной?

Хозяин мастерской смахнул со стула пыль, постелил на него свежую газету и широким жестом предложил гостю сесть.

– Нет, – присаживаясь, улыбнулся Купцов, – я не призрак. Можешь пощупать. Принимаешь гостя?

– Ну, смотря какого, – буркнул хозяин.

– А ты, стало быть, окончательно порвал с «системой» и на трассу больше ни ногой? – осматривая мастерскую, протянул Иван. – Решил вернуться к старому ремеслу?

– Так и вы свое ремесло не забываете, – усмехнулся Буня.