Изменить размер шрифта - +
Нега сковывала ее полные члены, она лениво, точно большая кошка, прошлась по спальне, позевывая и вздыхая. Из столовой доносились утренние звуки. Бряцанье приборов, торопливая поступь горничной, видимо, несущей горячий кофе. Тяжелые шаги хозяина дома. В душе разливалось привычное тепло устоявшейся и спокойной жизни. И вдруг что-то укололо внутри, в глубине, как будто щелкнуло. Что, что? Тревожно забилась мысль. Что же такое промелькнуло давеча, что-то нехорошее, тревожное, неочевидное, но опасное? Фаина остановилась и схватилась руками за виски. Да, разумеется. И вчера, и до этого, она заприметила нечто новое в глазах Соломона Евсеевича, едва уловимое, почти незаметное. Исчезло горение, накал, истовый трепет. Она больше не сводит его с ума? Не волнует до потери сознания?

О нет, господи, нет, нет! То есть Фаина, разумеется, понимала, что по прошествии лет страсть утихает, любое тело стареет и перестает быть предметом вожделения, но почему-то полагала, что ее минует чаша сия и она в глазах своего божества навеки останется прекрасной, а их любовь из чувственной и страстной, присущей скорей молодым и пылким, перейдет в спокойное и полноводное существование двух единых душ и тел. И он женится, наконец, на ней, и прогонит прочь эту немыслимо гадкую женщину!

Фаина тяжело опустилась на кровать. Надо успокоиться и понять, что произошло. Страшные подозрения змеей заползали в сердце и не давали мысли родиться. Новые натурщицы, молодые и чувственные, точно такие же, как и она семнадцать лет назад. Да-да, наверное, именно это стало ее тревожить. Соломон вдруг снова обратился к мольберту и кисти, которые давно были заброшены в чулане. Она сама, как в давние времена, позировала ему, но он остался недоволен, и через несколько дней три милые незнакомые барышни в нарядах прошлого века чинно восседали кругом, образуя живописную картину. Фаина сама рассаживала их, поправляла кудри и кружевные воротники, складки платьев. Прошло несколько сеансов, и работа снова оказалась закрытой холстом и задвинутой в дальний угол мастерской. Фаина не придала значения этим событиям, но только теперь вдруг у нее поселилось тревожное предощущение надвигающейся катастрофы. Как смотрел Соломон-художник на молоденькие лица, руки, плечи! Она больше не вдохновляла его, он искал новые объекты для своего творчества. Или для своей новой страсти?

Фаина так испугалась своих мыслей, что без сил откинулась назад, на подушки. До последнего дня у нее не было иной заботы, как, ублажая любовника, нежно двигать его к мысли о разводе. Развод Иноземцева с женой и брак с любимым, полное обладание им – вот мечта ее жизни. Но Раиса Федоровна не сдавалась, и борьба затянулась на долгие годы. Фаина получила в верные союзники Юлию, к которой привязалась всей душой. И Юлия отвечала ей, любовнице отца, нежной привязанностью, доверчивой лаской. Искренностью, которой и близко не было в отношениях с матерью. Фаине порой даже мнилось, что Юлия ее собственная дочь. Она совершенно не понимала, почему Соломон не настоит на разводе. Как может он терпеть это унижение, столь постыдную зависимость от тщеславной и злой женщины, которая любит не его, а только его славу? Но милый друг всегда уходил от разговоров подобного рода, ссылаясь на непримиримость и жесткость жены.

– Любимая, что тебя тревожит? Разве я не люблю тебя? Разве не ты царишь в моем сердце и днем, и ночью? Поверь, я мечтаю о свободе, как каторжник на рудниках! Дня не проходит, чтобы я не думал о разводе с Раисой. Но ведь ты ее знаешь, она не желает и слушать! Ей радостна мысль о том, что такой человек, как Соломон Иноземцев, принужден склонить перед ней голову. Ее тщеславие никогда не позволит нам разойтись. Поверь мне, милая! Ведь каждый раз, когда она является, дня не проходит без ссор и разговоров об этом. Нет, она не отпускает меня. Но я не отступлюсь! Я добьюсь своего! Я не позволю вить из себя веревки! Мы будем вместе, и нам пропоет свадебный хор!

От этих пылких речей голова Фаины шла кругом.

Быстрый переход