Камерон отметил про себя, что те, кто остался в живых, держатся как настоящие мужчины. Одного из четверых уже завернули в саван, другой лежал неподвижно с белым как простыня лицом — не жилец, подумал Камерон, — а остальные двое ругались на чем свет стоит: кузины Мюррей обрабатывали им раны, и, судя по всему, никакого удовольствия эта процедура раненым не доставляла. Этим двоим ничто не грозит, решил Камерон и склонился над бездыханным телом. Он смотрел на молодого, лет восемнадцати, не больше, парнишку, и его пронзило острое чувство жалости. Это был Питер — юноша, который отправился во Францию в надежде заработать денег и утолить жажду приключений. Слишком молод, с грустью подумал Камерон. Слишком молод, чтобы умирать, да еще в таком дурацком сражении. В сражении не за короля и не за свою страну, а против алчного подонка, лишенного совести и чести, пожелавшего вернуть свои деньги, уплаченные им наемникам.
— Он может выжить, — тихо сказала Эвери, подходя к раненому.
— Ты так думаешь? — Приложив палец к вене на шее, Камерон ощутил слабый пульс. — Даже если он выживет, далеко его не увезешь.
— Сейчас, конечно, нет. Однако рана его хоть и большая, но не задела внутренних органов. Он потерял много крови, но кровотечение прекратилось. Если оно не возобновится и если не начнется лихорадка, он быстро поправится и сможет выдержать не слишком тряское путешествие.
— И насколько быстро?
— Дня через два. Думаю, не больше.
Камерон грязно выругался, однако Эвери и глазом не моргнула. Она слышала ругательства и похлеще.
— Мы переедем в новый лагерь, как только Лерган подыщет подходящее место. — Камерон бросил взгляд на убитого. — А это кто? Ты его знаешь?
— Одна женщина сказала, что его звали Адам.
— А… — Камерон испытал облегчение оттого, что этот человек не принадлежал к его клану и не был его солдатом, но тотчас устыдился своих мыслей, — Он пристал к нам по пути, решил, что заработает больше денег, присоединившись к какому-нибудь отряду, нежели в одиночку. А почему ты вернулась? — резко сменил он тему разговора и, пристально взглянув на Эвери, нахмурился: лицо ее было безмятежно.
— Мне не нужна свобода ценой человеческих жизней.
— А я-то подумал, что ты соскучилась по моему красивому лицу.
— Твое лицо так же красиво, как безлунная ночь, — парировала Эвери и склонилась к раненому. Осторожно приподняв Питеру голову, она опустила ее себе на плечо и начала медленно вливать ему в рот снадобье, поглаживая его по горлу длинными пальцами, чтобы юноше легче было глотать.
— Чем это ты его поишь? — с любопытством спросил Камерон, поймав себя на том, что хотел бы оказаться на месте этого парня.
— Это травяной настой. Он придаст ему сил и поможет восстановить потерю крови.
— Другим ты этот настой не давала.
— Другие не так сильно ранены. Они громко стонут и ругаются, а это верный признак скорого выздоровления.
Камерон ухмыльнулся.
— Так, значит, если бы Питер тоже ругался, ты бы сочла его состояние не внушающим опасения?
— Да. — Эвери осторожно опустила голову раненого на одеяло. — Человек, стоящий на пороге смерти, не жалуется, что у него что-то болит или что его пичкают горьким лекарством. Если у него вообще есть силы говорить или думать, он пытается припомнить все свои грехи, беспокоится о том, что ждет его после смерти, и просит об отпущении грехов.
— Ты видела много умирающих?
— Слишком много, — едва слышно произнесла Эвери и, поднявшись, пошла прочь.
Час спустя они разбили новый лагерь. |