— Клянусь, Константин Данилыч, я вам завидую черной завистью. Ваше собрание Федотова великолепно. Никаких чувств, кроме восторга, коллекция вызывать не может. Но я беру картины на хранение, если они подтверждены экспертами и правом владения.

— На семь картин у меня есть купчая и акты экспертизы. На пять картин только дарственная от Анастасии Голицыной. Но экспертизу вы можете сделать сами, я ее оплачу.

— Разумеется. Можно сказать, что это моя черновая повседневная работа.

— Но вы, если я помню, адвокат?

— Это всего лишь служба. Искусство для меня — часть души.

— Почему же вы сами не собираете картины?

— Слишком велик соблазн. Ведь я по роду своей деятельности защищаю воров и бандитов. Стоит мне подхватить бациллу коллекционирования, я, с моими связями в преступном мире, начну обкрадывать таких, как вы. И что потом? Подобно скупому рыцарю спускаться к своим сокровищам в подземелье, чтобы украдкой любоваться картинами в одиночестве? Это противоречит моим принципам. Во-первых, я хочу оставаться честным человеком, а во-вторых, я вам рассказывал о своей мечте построить открытые и доступные народу галереи. Такие намерения никак не вяжутся с образом скупого рыцаря.

— Ваша позиция мне предельно ясна.

— Надеюсь.

— Напротив моего дома есть милый скверик. Я предлагаю продолжить разговор там. Думаю, каждый из нас будет чувствовать себя более уверенно.

— Пожалуй, вы правы.

Добронравову хватило и трех минут, чтобы осмотреться в квартире Володарского, после того как он переступил порог. Богатая квартира в центре города, полная сувениров из разных стран, и ни одной женской вещи. Хозяин, однозначно, холост. Интуиция подсказывала, что не так он прост, этот таинственный владелец уникальной коллекции.

Поставив квартиру на сигнализацию, они вышли на улицу, пересекли брусчатую мостовую и устроились на скамеечке в тихом цветущем скверике.

— Сколько вы берете за хранение, Давид Илларионович?

— Дорого. Все зависит от сроков. Обычная ставка — сто долларов в сутки за экземпляр.

— Я уеду на год. По вашим расценкам мне придется выложить за хранение около четырехсот тысяч долларов. Сейчас для меня эта сумма заоблачная. Тысяча двести в сутки. Так я вас понял?

— Нет, не так. Я же сказал, что все зависит от сроков. С вас я возьму восемьдесят тысяч и двенадцать тысяч за экспертизу. Но учтите, финансовую расписку я дам только на семь картин, имеющих сертификат подлинности.

— Ваши условия меня устраивают. Вы человек, в честности которого сомневаться не приходится. Уеду из страны я через пять-шесть месяцев. Причины, почему я захотел с вами поговорить загодя, будут вам сейчас понятны. Мне нужно обговорить с вами мое предложение, так как если вы откажетесь, я буду вынужден искать другого партнера. Уверяю вас, задачка не из простых. Я хочу, чтобы вы пожертвовали некоторыми своими принципами ради солидного гонорара. Думаю, как адвокат вы умеете держать язык за зубами.

— Излишне говорить об этом. В чем суть вашего предложения?

— Мне нужно разыграть громкий скандал с кражей коллекции Федотова. Картины, естественно, никто не найдет. Все это должно произойти, когда я буду находиться в Канаде. На самом же деле картины никуда не исчезнут, а останутся в ваших руках. Вы мне их передадите, как только я вернусь в Россию. Но получите за хранение и спектакль с ограблением не восемьдесят тысяч, а три миллиона долларов.

Добронравов долго молчал. Нет, он не удивился и не возмутился. В его голове работала счетная машинка. Честно говоря, он и бесплатно согласился бы взять коллекцию на хранение. Достаточно было услышать небрежное согласие этого лоха, который с легкостью отказался от финансовой ответственности адвоката на пять полотен Федотова.