За время ночного путешествия Дарзаков и профессора Станжерсона ничего заслуживающего внимания не произошло. На вокзале Ментон-Гараван их встретил Артур Ранс, весьма удивленный появлением молодоженов. Однако, узнав, что они решили провести у него несколько дней вместе с профессором Станжерсоном, приняв таким образом приглашение, которое до того господин Дарзак отклонял под всякими предлогами, американец обрадовался и заявил, что его жена также будет в восторге. Обрадовался он и предстоящему приезду Рультабиля. Артур Ранс очень переживал ту холодность, с которой к нему относился господин Дарзак, даже после его женитьбы на мисс Эдит Прескот. Во время своей последней поездки в Сан-Ремо молодой профессор ограничился всего лишь официальным визитом в замок Геркулес. Тем не менее, Рансы, предупрежденные господином Станжерсоном, сердечно встретили его на вокзале Ментон-Гараван — первой пограничной станции — когда он возвращался во Францию из Италии. Таким образом, улучшение отношений между двумя супружескими парами зависело не от Артура и Эдит.

Итак, появление Ларсана на вокзале в Бурге опрокинуло все планы Дарзаков и изменило их сдержанность по отношению к Рансам. Они оказались вместе с профессором Станжерсоном, уже начавшим что-то подозревать, у людей, не особенно им симпатичных, но безусловно добрых, честных и способных их защитить. В то же время они призвали на помощь Рультабиля. Это была уже настоящая паника. У Робера Дарзака она еще более возросла, когда на вокзале в Ницце нас встретил Артур Ранс.

Но до этого произошло еще одно маленькое происшествие, о котором я не могу умолчать. Прибыв в Ниццу, я выскочил на перрон и бросился в почтовое отделение осведомиться, не поступала ли на мое имя телеграмма. Так и есть. С телеграммой в руках я вернулся в вагон.

— Прочтите, — сказал я моему другу.

— «Настоящим подтверждаю, что Бриньоль не покидал Париж с шестого апреля», — прочел Рультабиль и улыбнулся.

— Чего вы этим добились? — спросил он. — Чего опасались?

— В Дижоне мне пришла в голову мысль, — ответил я, задетый поведением Рультабиля, — что Бриньоль мог принимать какое-то участие в трагедии, о которой сообщала телеграмма Дарзаков. Вот я и попросил одного из своих друзей сообщать мне о поступках этого человека. Меня интересовало, не уезжал ли он из столицы.

— Неужели вы полагали, — сказал Рультабиль, — что бледные черты вашего Бриньоля скрывали возрожденного Ларсана?

— Конечно нет, — горячо возразил я, видя, что Рультабиль просто смеется надо мной. Истина же заключалась в том, что я именно так и думал.

— Вы еще не оставили в покое Бриньоля? — печально поинтересовался Дарзак. — Он — честный человек.

— Не верю, — сказал я и, немного обиженный, уселся в свой угол.

Мне вообще не везло с моими идеями, и Рультабиль частенько над ними потешался. Однако через несколько дней мы получили доказательство того, что, если Бриньоль и не представлял собой результат нового перевоплощения Ларсана, то все же являлся отъявленным негодяем. Поэтому Рультабиль и господин Дарзак, отдавая должное моей проницательности, принесли мне свои извинения.

Но не будем забегать вперед. Рассказывая же об этой истории, я просто хотел показать, как неотступно преследовала меня мысль о том, что Ларсан продолжает скрываться под видом кого-нибудь из нашего окружения. Под видом человека, которого мы мало знали. Черт побери, он так часто демонстрировал в этом свой талант, я бы даже сказал — свою гениальность, что я полагал себя вправе сомневаться во всем и во всех.