— Когда выпущу очередь, двигайтесь к воротам. — Он помолчал, затем добавил: — Надеюсь, знаете, черт подери, дорогу.

— Знаем, — сказал американец. — Это недалеко.

Фотерингил выпустил очередь из «галиля»; пули рикошетом отлетали от стен узкого переулка, разнося стекла, цветочные горшки, разгоняя бездомных котов. Потом скомандовал:

— Пошли!

Лестрейд, не проявивший желания бежать, получил удар прикладом по почкам и припустил вперед. Лукас своей очереди дожидаться не стал.

Неприятности возникли на первом же перекрестке. Место, где сходились две улицы, напоминало движущийся ковер огней. Это собралась толпа мятежников. Фотерингил открыл стрельбу по ней. Некоторые огни погасли, некоторые рассыпались. Послышались вопли и проклятия на разных языках, среди них на европейских, в том числе и на английском. Солдаты тоже стреляли, кто-то в воздух, не все.

В суматохе стрельбы Лукас опустился на корточки и прижался к стене.

— Где они? — закричал Фотерингил.

Он имел в виду Лестрейда и Лукаса. Они, по крайней мере на время, ускользнули из-под его надзора. Добрый старый дым битвы. Лукас старался увидеть во мгле Лестрейда. Ища пленников, отряд остановил стрельбу. Однако был готов возобновить ее.

— Не стреляйте! — раздался женский вопль на английском. — Мы пресса.

Было достаточно светло, и Лукас понял, что произошло. Группа журналистов прокралась следом за армией и присоединилась к группе бунтовщиков. В сверхъярком свете телевизионной лампы Лукас узнал семидесятилетнего палестинца, который работал гидом у иностранцев, специализируясь на Хараме. Звали его Ибрагим. Он был знатоком Харама, полиглотом и до неприличия жаден на деньги. Потому и взялся водить группу иностранных журналистов в первые же часы священной войны.

— А, черт! — крикнула англичанка. — Гаси свет, пока нас тут не перестреляли.

— Эй! — раздался откуда-то из наступившей тьмы голос Лестрейда. — Вы британцы? Я тоже британец.

Священная национальная принадлежность, объявленная в древней тьме, все равно что спекулятивная облигация. Не много стоит.

— Да, британцы, — донесся в ответ с перекрестка голос отважной девицы. — Двигайте сюда. С нами будете в безопасности.

Когда лампа окончательно погасла, Лукас рванулся на угол улицы. Он буквально наткнулся на Лестрейда, который победно шествовал по середине мостовой в то время, как Фотерингил и его израильские боевики пытались убить его, паля во тьму. Вокруг свистели и цокали пули.

Налетев на Лестрейда, Лукас обхватил его обеими руками и повалил наземь. Как Джек Керуак, Лукас такое-то время играл в американский футбол за команду Колумбийского университета, хотя не выделялся особым талантом. Волоча профессора за воротник, он полз по невидимому грязному булыжнику.

— Э-эй! — продолжал кричать Лестрейд. — Я британец!

— Заткни глотку, — посоветовал Лукас.

Из темноты протянулись руки, и через мгновение Лестрейд с Лукасом уже были за углом. В конце улицы было много огней. В их свете Лукас видел палестинские флаги, но никакого признака армии.

— Ну, — спросила невидимая Лукасу репортерша, — так кто из вас британец?

— Я, — ответил Лестрейд. — Я исследователь с действительной визой, а с нами грубо обошлись и собирались убить.

Лукас скорее чувствовал, чем видел подходящих к ним других репортеров. Джордж Буш назвал бы это нагнетанием шквала.

— Слушайте, — сказал он, — надо убираться отсюда. Эти люди не Цахал. Они убийцы.

При этом интригующем сообщении смутные силуэты журналистов двинулись к улице, которую деловито расстреливал Фотерингил.