Разиэль собрался с силами и кое-как добрался до телефонной будки на автобусной остановке близ железнодорожной станции. Достал из кармана жетон и позвонил в таксопарк. Диспетчеру не сказал, куда хочет ехать. Над горой Сион виднелись отсветы пламени, слышалось далекое завывание сирен и звуки выстрелов. Он стоял у будки и смотрел на всполохи. Водители, проезжая мимо, замедляли скорость и с подозрением и страхом оглядывались на него.

За рулем прибывшего такси сидел угрюмый парень лет двадцати, в рубашке из искусственного шелка с распахнутым воротом, демонстрирующим волосатую грудь и разнообразие золотистых цепочек. Он не требовал показать деньги, а когда Разиэль открыл дверцу, чтобы сесть рядом с ним, отпрянул, как от нападения.

Пока они ехали в центр, водитель испуганно смотрел на возбужденные толпы евреев на улицах. Было такое впечатление, что он заблудился в родном городе. Как выяснилось, город был парню неродной: он был из Румынии, причем не еврей.

— Отвезите меня к Львиным воротам, — попросил Разиэль.

Румын многословно отказался. Когда Разиэль понял, что водителя не уговорить, он вышел из такси и пошел в Старый город пешком.

У Яффских ворот обстановка была как будто менее напряженной. Здесь силы безопасности контролировали ситуацию, хотя в других частях Старого города слышались выстрелы, крики и стук падающих газовых гранат.

Идя вдоль армейского оцепления на улице Давида, Разиэль высматривал место, где будет легче пройти. Он интуитивно выбрал горстку неуверенного вида молодых солдат, стоящих возле Муристана, показал им свой американский паспорт и позволил обыскать себя. Солдаты разрешили ему пройти в пустынный квартал рыночных кафе.

Он поспешил к купальне; время от времени его обгоняли машины армейских патрулей и джины. Солдаты кричали чтобы он посторонился, не ходил по улицам. Но их внимание было сосредоточено на яростном сражении, кипевшем где-то поблизости.

Он чувствовал присутствие обитателей Христианского квартала, сгрудившихся за крепкими дверями и темными забаррикадированными окнами. Люди были и на крышах. Некоторые кричали ему. Угрозы, предупреждения.

Пройдя до конца Виа Долороза, почти у самых Львиных ворот, он увидел шумно бурлящую толпу палестинцев. Между ней и воротами стояла цепь полицейских и солдат. Разиэль увидел, что оказался в тылу этой толпы.

Перекрывая людской шум, звучал знакомый голос. Это был Адам Де Куфф, обращавшийся к толпе из верхнего квадранта своей внутренней вселенной энергично, бесстрашно, радостно, полностью во власти своей мании. Разиэль, раздвигая плечом ряды изумленных палестинцев, пробрался вперед, пока не увидел самого оратора.

Ворота в купальню и во двор перед церковью Святой Анны были нараспашку. Де Куфф и окружающая его толпа находились внутри. Стоя на бетонной скамье посредине между церковью, построенной крестоносцами, и развалинами храма Сераписа, он обращался к разъяренным палестинцам.

На нем было нечто вроде армейской куртки не по размеру, рукава которой едва закрывали ему локти. Огромные мешковатые армейские же штаны и грязные башмаки с развязанными шнурками, на которые он постоянно наступал, в экстазе двигаясь по скамье, как танцующий медведь. На голове кипа, лоб повязан белым шарфом наподобие чалмы, и кричал он, не жалея горла.

Палестинцы пялились на выступление Де Куффа как на непостижимый балаган. Их было больше сотни, и все — взрослые мужчины. Одни смеялись. Другие порой вопили что-то злое. Некоторые застыли в холодной ярости.

Полицейский, стоящий в цепи солдат, что-то кричал по-арабски в мегафон. Над головой вращались огни вертолета. Угол стен примыкающего медресе и разбитые ворота церковного двора заслоняли от Де Куффа солдат и полицию, стоящую у городских ворот.

Разиэль не оставлял попыток пробиться поближе к старику.