Невольный взгляд на Шардена обнаружил, что тот откровенно забавляется и одновременно показывает: он-то не стал бы обходиться с ней столь пренебрежительно.

Внезапно ее обуяла темная порочность; Чаллиса обнаружила, что глядит ему прямо в глаза и улыбается.

Можно было с уверенностью сказать, что Горлас Видикас не заметил их безмолвной беседы. Но Орр заметил; его усмешка оказалась гораздо более презрительной и какой-то дикой.

Чаллиса раздраженно отвернулась.

Служанка шагала за ней по широкой лестнице единственной свидетельницей напряжения спины. Чаллиса вошла в комнату, закрыла дверь и швырнула плащ на стул. — Разложи драгоценности.

— Госпожа?

Она резко развернулась к пожилой женщине: — Я желаю осмотреть драгоценности!

Служанка присела и кинулась исполнять приказание.

— Старые, — крикнула вслед Чаллиса. Времен, что были до этих. Когда она была всего лишь девочкой, восхищавшейся дарами поклонников, всеми этими знаками почтения, еще влажными после потных рук. О, как много было тогда возможностей!

Глаза сузились. Вот разложенные сокровища ее суетности.

«Ну, может, и не только тогда. Что это значило? Значит ли это хоть что-то сейчас?»

Муж получил все, чего желал. Трое дуэлянтов, трое суровых мужчин с грубыми голосами сидят в Совете. Да, ему нужен лишь один за раз.

А как насчет ее желаний?

«Но… этого ли я хочу?»

Она не знает.

— Госпожа?

Разложенные на потертой скатерти тщеты сокровища детства казались… дешевыми. Безвкусными. Один вид безделушек породил тяжесть в желудке. Ее затошнило. — Сложи все в коробку, — приказала она служанке. — Утром продадим.

Не следовало задерживаться в саду. Любезная хозяйка, вдова Сефарла, забылась пьяным сном на мраморной скамейке, все еще держа в руке кубок, склонив набок голову и раскрыв рот; громкий храп заполнил знойный воздух ночи. Неудача позабавила Муриллио, и он постоял еще немного, потягивая вино и смакуя языком нежные нюансы букета. Тихий звук предупредил его о появлении постороннего.

Муриллио обернулся и обнаружил дочку вдовы.

Да, не надо было делать этого.

Вполовину его моложе. Но это теперь всегда так. Она миновала порог взросления три или четыре года назад и уже приобрела облик молодой женщины (мужчинам очень трудно понять, сколько таким лет — двадцать или тридцать). Но все суждения служат лишь самооправданию, так что забудем.

Наверное, и вина было слишком много. Достаточно, чтобы растопить решимость, забыть о зрелости и грузе лет за спиной, по причине коего — постоянно напоминал он себе — все меньшее число лукавых взглядов летит в его сторону. Да, кое-какие бывалые женщины могли бы назвать его «опытным». Но разум мужчины с легкостью убегает от констатации досадных новых истин — или, что еще хуже, досадных, но уже не новых истин. Ходячая мудрость говорит, что пред лицом истины всякий мужчина — дуэлянт в крови от тысячи порезов.

Но в тот миг, когда взор Муриллио скрестился с взором Делиш, незамужней дочки вдовы Сефарлы, эти мысли не явились в его голову. Вино, заключил он впоследствии. Жара и запарка празднества, ароматы цветов в теплом влажном воздухе. Тот факт, что она была почти голая — лишь в невесомой шелковой рубашке. Тонкие темные волосы пострижены очень коротко, по последней девичьей моде. Лицо бледное как сливки, губы полные, на носу маленькая горбинка… переменчивые карие глаза раскрыты широко, словно у нищей побродяжки — вот только в руках нет потертой чаши для подаяний. Эта несчастная просит чего-то другого…

Обрадовавшись доносящемуся со скамейки храпу и ужаснувшись своей радости, Муриллио низко поклонился. — Отлично подобрала время, дорогая, — сказал он, окончив поклон.