Ибо предмет начал питать в ней некое желание. Возможно, в нем скрыта магия более могучая, чем ей казалось; да, чары, балансирующие на самой границе проклятия. Обжигающий свет дышит в ней, наполняет разум странными мыслями и вызывает всё более сильную жажду удовольствий. Ее затягивает в темный мир, в место гедонистической вседозволенности, в место, где не думают о будущем и легкомысленно отмахиваются от прошлого.

Это место манит ее, обещает благословение вечного мгновения; она знает, что его можно отыскать где-то не здесь.

Она расслышала на лестнице шаги мужа. Наконец-то решил облагодетельствовать ее своим обществом, хотя после целой ночи пьянки будет невыносим. Как все мужчины, будет топорщить перышки, хвастаться, гордиться собой… Она плохо спала и теперь, говоря правду, не в настроении его принимать. Да ведь она уже довольно давно не в настроении, вдруг потрясенно поняла Чаллиса — и торопливо встала, удалившись в личный будуар. Прогулка по городу успокоит нервы. Да, побродить без цели, поглазеть на оставшийся после ночного праздника мусор, позабавиться, следя за людьми — тусклые глаза, небритые физиономии, слабое ворчание затухающих споров…

Она сможет позавтракать на террасе одного из самых элегантных ресторанов — возможно, в «Кесаде» или «Овальной Жемчужине», откуда виден Парк Бортена. Слуги будут выгуливать там собак, няньки толкать колясочки, в которых среди тонких шелков и ватных подушечек нежится новое поколение привилегированных горожан.

Там, за свежими фруктами и графином изысканного белого вина — а возможно, и за кальяном — она станет наблюдать за суетой жизни внизу, уделяя лишь мимолетное внимание и собакам, которых она не хочет, и детям, которых у нее нет и, скорее всего, не будет, если вспомнить о пристрастиях Горласа. Мимоходом, забавляясь, подумает о родителях мужа, их нелюбви к ней — убеждены, что она бесплодна, нет сомнений, но разве женщина может забеременеть сама от себя? И о своем отце, недавно овдовевшем, о грустных глазах и улыбке, которую он выдавливает при каждой встрече. Снова подумает, что нужно бы отвести его в сторонку и предупредить — но о чем? Да, о муже, Хануте Орре и Шардене Лиме, их общих делах. Им снится схема великого триумвирата тиранов; наверное, они уже планируют осуществление своей мечты. Но ведь он же рассмеется, не так ли? Скажет, что все молодые члены Совета одинаковы, пылают амбициями и великими замыслами; что их возвышение — лишь вопрос времени, оно неостановимо, словно морской прилив, скоро они сами поймут это и прекратят разрабатывать бесконечные планы захвата власти. Терпение, скажет он ей, это добродетель, приходящая последней. «Да, зачастую слишком поздно, чтобы иметь хоть какую-то ценность, дорогой отец. Погляди на себя, на жизнь, проведенную с женщиной, которую ты никогда не любил. Сейчас ты наконец освободился — чтобы обнаружить, что уже сед, сутул, спишь по десять звонов каждую ночь…»

Такие и подобные мысли тревожили ее, пока она освежалась и выбирала наряд. Она слышала, как Горлас сел на кровать в своих покоях. Без сомнения, стягивает сапоги, отлично зная, что она тут, в крошечной комнатке. Но ему все равно.

Что же предложит ей Даруджистан в столь солнечный день? Ну, она скоро увидит, не так ли?

Она отвернулась от собравшихся во дворе учеников, скользнула по нему глазами и осклабилась: — А, ты…

— И это твоя новая поросль, да? Сладкое лобзанье Апсалар, Стонни!

Ухмылка стала кривой гримасой; Стонни ушла в тень колоннады, где уселась на скамью под аркой, вытянула ноги.