Нож отошел от шеи. Жрикрыс повернулся и уставился на невысокого лысого человека, на печально знаменитую власяницу… дыханье Худа, как воняет! — Вот что мне интересно — что ты здесь делаешь? Живой? Без мундира?

— Даджек поглядел на нас — на горстку выживших — и внес в список павших. Отослал восвояси.

— И ты…

— Я решился на паломничество. Искупитель… видишь ли, я встречал Итковиана. Видел Капустан. Я был здесь, когда насыпался курган — в нем есть и мой жулек.

— Жулек?!

Штырь скривился: — И ты должен был быть там, солдат.

— Жрикрыс. Теперь это мое имя.

— Утри кровь с носа, Жрикрыс.

— Слушай, Штырь — слушай хорошенько — тебе не должно быть дела до Искупителя. Не сейчас. Ты не убил меня, так что отвечаю взаимностью. Беги со всех ног. Беги как можно дальше. — Он помедлил. — А откуда ты вообще пришел?

— Из Даруджистана. Там мы осели. Я, Дергунчик, Синий Жемчуг, Хватка, Дымка, капитан Паран. О, и Дюкер.

— Дюкер?

— Имперский историк…

— Знаю, кто он — кем был. Ладно. Но он вообще не должен был быть здесь.

— Да он и не был. Он был с Собачьей Упряжкой.

Жрикрыс сотворил знак. Фенерово благословение.

Глаза Штыря расширились. Он спрятал нож. — Я хочу пить, Жрикрыс.

— Надеюсь, не келик.

— Ту дрянь, что они пытались в меня влить? Воняет хуже поноса. Нет, хочу пива. Эля. Вина.

— Мы найдем всё это в Черном Коралле.

— И ты расскажешь, что стряслось с Искупителем.

Жрикрыс потер заросший подбородок, кивнул: — Да, расскажу. — Он помолчал. — Эй, помнишь красного дракона?

— Из Черного Пса? Да.

— Она здесь. Когда с Искупителем станет совсем худо, думаю, она расправит крылья.

— Теперь понятно, почему меня знобит с самого прихода сюда. Где она прячется?

Жрикрыс поморщился: — У всех на виду. Идем, сам увидишь.

Двое отставных солдат двинулись к Черному Кораллу.

Тучи сомкнулись, плотные как мокрый песок. В лагере новые танцоры буйствовали среди мусора, а немногие оставшиеся пилигримы убегали назад, на тракт.

Ливень хлынул потоками, вода струилась по бокам кургана, заставив золото блестеть. Казалось, груда шевелится. Шевелится, готовясь раскрыться. Молнии летели словно раскаленные копья, разрывающий уши гром выгнал горожан Коралла на улицы, заставил поднять удивленные лица к небу.

Вода в окружавших Верховную Жрицу черных чашах дрожала в такт ударам грома. Она нахмурилась, когда волна трепета пронеслась по телу. Время пришло. Она не готова, но к некоторым вещам никогда нельзя приготовиться. Разум прорабатывает возможности, бессчетные вариации, но они служат лишь мерой потраченного на ожидание времени. Оставляют тебя опустошенной, даже менее готовой к действиям, чем если бы ты провела время, скажем, в оргии гедонистических излишеств.

Что же, слишком поздно для сожалений… Она покачала головой. «О, для сожалений никогда не поздно. Сожаления на то и созданы, глупая женщина». Она встала к кровати и разгладила складки на платье. Не выследить ли Эндеста Силана?

Еще один раскат грома.

Разумеется, он тоже ощущает это, старый жрец, и ужасное напряжение становится еще сильнее — ему не надо напоминать, окатывая беднягу пенящейся волной истерии. Нелепый образ заставил ее улыбнуться, но это была сухая и почти горькая улыбка. Она тяжко потрудилась, вырабатывая вечно спокойный вид, приличествующий Верховной Жрице, безмятежность, которую слишком часто путают с мудростью. Но как женщина ее положения может достичь мудрости, если богиня, которой она поклоняется, отвергает ее и всё, за что она борется? Не мудрость, а тщета.