— Не меня нужно спрашивать. Всходило ли солнце, чтобы закатиться снова? Звонили колокола, пытаясь доказать, будто управляют временем? Размножались смертные, чтобы умереть? Отдавали все за удовольствия, упорствовали в заблуждении, будто боги следят за ними и судят каждое дело, сделанное и не сделанное?..

— Хватит, — прервал его Раллик, все еще опиравшийся рукой о стену. — Я спросил, долго ли, а не почему или чего ради. Если не знаешь ответа, так и скажи.

— Я не знаю ответа. Я не был здесь в одиночестве, хотя теперь в нем останусь — ведь твоей компании вскоре буду лишен. Легион глупцов, считающих себя твоими последователями, жаждет явления своего кумира — в этом не сомневаюсь. Кровь оросит твои кинжалы, а кошели будут жадно наполняться монетой. И так далее, и тому…

— Если ты не был один, Раэст…

— Ах да, я отвлекся на размышления о тщете людской. Владыка Колоды Драконов некоторое время был, выражаясь обыденным языком, скваттером в моем доме.

— А потом?

— Ушел.

— Значит, этот Владыка — не пленник.

— Нет. Как и ты, он оказался равнодушен к моей участи. Ассасин, ты воспользуешься привилегией?

— Какой это?

— Ты уйдешь, чтобы никогда не вернуться? Бросишь меня в вечном одиночестве — с паутиной вместо полога кровати, пустыми полками на кухне и случайным стуком мертвых веток в закрытое окно? С воплями парочки чудовищ, которых поймают и поглотят корни двора? Ты попросту бросишь меня в таком мире, ассасин?

Раллик Ном удивленно поглядел на Джагута: — Вот не думал, что мое бессознательное присутствие так тебя утешало, одинокий Раэст.

— Твоя нечуткость вовсе не удивительна.

— Мой ответ: да. Я брошу тебя в твоем мире.

— Неблагодарный.

Раллик натянул на плечи плащ, проверил вещи. Стряхнул засохшую кровь, словно черные снежинки. — Извини. Благодарю, что пнул меня в голову.

— Буду рад возвращению. А теперь уходи. Я утомился.

Дверь раскрылась с громким стоном. Снаружи была ночь, но дерзкие голубые огни Даруджистана отгоняли тьму, отбрасывали назад, в небеса. Где-то неподалеку улицы кишели пьяными толпами. Еще один праздник, еще одно бездумное прославление выживших.

Эта мысль породила в душе Раллика Нома некое предвкушение, вымело последний прах долгого, долгого сна. Прежде чем закрылась за спиной дверь, он повернулся и различил долговязого Раэста, все еще стоявшего в коридоре. — Почему ты разбудил меня?

В ответ Джагут сделал шаг к двери и захлопнул ее с грохотом, заставившим полусонных птиц в панике взвиться вверх.

Раллик повернулся к тропинке, увидев, как змеями извиваются в почве корни. Еще раз проверил кинжалы, поплотнее закутался в плащ и отправился заново открывать город.

Жители Даруджистана охрипли, наделяя город подобием собственной жизни. Город стремился вперед, думая не об отдаленном будущем, но лишь о следующем мгновении в конце этого года. Газ шипел, выбрасывая языки синеватого пламени, акробаты и мимы плясали в толпе, сотни тысяч музыкальных инструментов вели битву на равнине песен; и если правы ученые, утверждающие, будто звук как таковой бессмертен, будто он течет в пустоте, не натыкаясь на роковой берег пространства или времени — сама жизнь могла быть измерена этими хриплыми криками. Между мгновениями свободной и чистой ясности, между мгновениями облачной полутьмы, под хор, возглашающий о… прибытиях… миры продолжали жить, бессмертные как сны.

На крыше одного из бастионов стояла той ночью женщина в черном. Глазами, холодными как глаза хищной птицы, смотрела она на беспорядок крыш, озаренные искрами трубы и далекие трущобы Гадробийского квартала; паря над всем и всеми, женщина долго и мрачно обдумывала будущее.