Стрелять я не торопился, хотя рискнул и оптику навёл на пулемётчика, залёгшего прямо на дороге справа за танкеткой, прикрыв большую часть тела гусеницей.

'Чёрт, нужно озаботиться каким-нибудь защитным амулетом, чтобы личные защиты остались в качестве последнего шанса', - подумал я.

Спустить курок я всё никак не решался. Не находил в себе сил убить человека. Отговаривался, что тратить бесценный артефактный снаряд на простого солдатика - это круто.

Вот так мы и лежали, всматриваясь друг в друга. Примерно спустя минуту после того, как я поменял позицию, немцы зашевелились. Двое отползли в лес и только там встали на ноги. Двигаясь на полусогнутых и прячась за деревьями, они стали обходить место, где видели меня в последний раз. А ещё один, выглядевший самым старшим и опытным, держа в левой руке винтовку, а в правой невесть откуда взятый револьвер, перекатился на мою сторону дороги и ловко заскользил между кустов и деревьев. Он прошёл рядом со мной в трёх метрах. У меня руки чесались приложить его огненным шаром или хотя бы оцепенением, но сдержался.

Через пять минут, прочесав окрестности дороги, немцы вернулись к своим машинам. Опытный перед этим осмотрел мой велосипед, брошенную 'мосинку'. Транспортное средство брезгливо бросил в кусты, а вот карабин и патроны бережливо прибрал.

- Зараза, уйдут же, - прошептал я, не сводя взгляда с врагов, которые быстро заняли места в танкетке и мотоциклах и собрались уезжать. Нужно было стрелять, а сил переступить через себя не было. Слишком сильно было вбитое государством воспитание, точнее, заложен страх перед наказанием за тяжкое преступление - убийство. Я отложил штуцер, вытер вспотевшие ладони о рукава пиджака и вновь приник к прицелу. - Чёрт, чёрт, чёрт...

Бах! Бах!

Первым выстрелом я попал в танкетку. Пуля в стволе стояла с рунами электричества и по боевой машине, усеянной крупными заклёпками, во все стороны разбежались голубые 'змейки'. Саму машину с силой толкнуло в противоположную от меня сторону. Оба седока - пулемётчик и водитель, бессильно опали в люках.

Вторая пуля была с огненным заклинанием и когда попала в мотоцикл, тот в одно мгновение вспыхнул. Раздался страшный человеческий крик и тут же стих. Последний мотоцикл резко стартанул с места и вдруг... вломился в кусты, уходя с открытой прямой дороги, где их спины так хорошо смотрелись бы на мушке.

- Умные, да? - разозлился я, нервно перезаряжая штуцер, потом вскинул тот к плечу, выругался и опустил его. - Гады.

Эта парочка ушла, оставив мотоцикл и тела своих товарищей. Догонять их я не стал, просто боялся, что не смогу вновь заставить себя стрелять по людям.

В качестве трофеев мне достались два 'каровских' карабина, два пулемёта МГ-34, два пистолета, кинжал и три штыка к карабинам. Четыре ранца с боеприпасами, разным тряпьём, парой сапог 'сорок последнего размера' и продуктами. Шнапса не было, а ведь в каждой книге или фильме обязательно показывается среди вещей немецких солдат бутылочка или фляга с этим напитком.

Когда всё это увязал в один свёрток и вскинул на плечо, то закряхтел: тяжело. Тут одних патронов было килограмм на шесть, плюс четыре гранаты. Но бросить всё это было выше моих сил. Это же первые мои трофеи, ну, как с ними расстаться? Я испытывал такой подъём духа пополам с жадностью и кровожадностью, что сейчас мог легко убить сбежавших фашистов. Вот что жаба и хомяк могут сделать с миролюбивым человеком.

Возвращаться в Пинск я передумал, решив вместо этого двигаться к фронту. Всё равно в городе делать мне с таким арсеналом нечего. По такой тёплой погоде я могу устроиться в лесу в шалаше или палатке (две накидки из камуфляжной ткани мне достались в ранцах).