|
Даже знания, скажем так, обогащенные Зоной, все равно показывали мне справедливость всех основных научных утверждений… ну, из той крохи информации о настоящем положении вещей, которую человек благодаря науке познал, и познал правильно. Но вы меня удивили. Правда. Я понял, как мало, в сущности, я знаю об этих самых отношениях. — Знаете, Доктор… я уже начинаю сомневаться в том, что мы хоть что-то знаем, если честно. — И вы правильно сомневаетесь, сталкер. Однако та самая малая толика мира, познанная человеком при помощи науки, познана верно. Правда, это даже не верхушка айсберга, а так, ледяной осколок, тающий в руках, но, однако, и он может многое рассказать о свойствах ледяной горы. Вы, наверное, уже догадались, о чем я попросил Монолит… — Да, я читал ваши записи. Знание. Вы попросили его о знании. — Я был первым ученым НИИ, который сам, без проводников и помощников, с одним автоматом и комплектом плохонькой защиты, в нарушение всех инструкций покинул группу в районе Красного леса, после чего через Припять добрался до Саркофага. И знания я получил — Монолит, знаете ли, иногда выполняет просьбы по-своему, так, как только он один и умеет. Дословно — неграмотный дурак попросил волшебника сделать его всезнайкой — ну, допустим, стремился паренек к знаниям, несмотря на убогий умишко. А волшебник взял да и наколдовал дураку огроменную библиотеку с множеством самых умных книг, объясняющих буквально все на свете. А потом ушел, забыв научить дурня грамоте. Тому только и оставалось, что листать тома и смотреть картинки. Доктор помолчал, затем усмехнулся и поскреб опустевшую банку вилкой. — Ну… потому и уходил я, Лунь, грамоте учиться. Примерно туда же и почти точно таким же образом, как и вы. А что касаемо смерти… вот, думаю, вы бы удивились, узнав, как с этой штукой все обстоит на самом деле. — Да вроде как проходили уже… — Проходить и понять — вещи разные, сталкер. Скажем так, смерть существует, но не везде и не всегда. И не для всех, если можно так выразиться. Мы ведь живем не в системах координат, не только в том пространстве и времени, что способны воспринимать наши примитивные органы чувств. Ведь, в сущности, мы воспринимаем глазом только узкий, крохотный спектр электромагнитных волн, и ничего, кроме них. Ухо слышит колебания газа — и это все, что ухо может слышать. Обоняние, осязание, вкус при всем его многообразии — еще более узкоспециализированные органы чувств, которые развиты у человека намного хуже, например, зрения. В основном все приборы, изобретенные человеком, лишь усиливали органы чувств или переводили информацию в доступный для нас вид, искажая ее при этом до безобразия. И неужели разум, укомплектованный столь убогими и несовершенными инструментами познания, как наши хиленькие каналы, и способный воспринимать мир только через них, не ограничен уже только этими пределами? Конечно же ограничен, притом очень жестко… в мире, допустим, полностью слепых существ, и при том наделенных разумом, открытие световых волн будет доступно только исключительному гению. И даже он сможет понять их, оперируя не зрительными образами, а какими-нибудь звуками или даже запахами. Если ты попытаешься объяснить такому существу, пусть и невероятно умному, гениальному даже, как выглядит свет или перспектива, что такое картина или фотография, то ты ничего не добьешься. Никогда это существо не поймет тебя так, как ты этого хочешь — оно не видит, и этим все сказано. |
