— Мне было без тебя… плохо. Я не понимала почему. Все ведь было кончено, все не как раньше… тот тихий, мертвый мир убил меня совсем,
целиком — то, что раньше было во мне, умерло, и я не жалела о расставании. А теперь мне просто… без тебя плохо. Спасибо, что пришел. И…
— Да? — я
осторожно, словно боясь спугнуть, прикоснулся тыльной стороной ладони к гладкой щеке, которая была уже влажной.
— Знаешь, если уже прошлого нам не
вернуть, если ты… теперь не чувствуешь ко мне ничего, кроме дружбы, то… я согласна ходить с тобой, как напарник. Мы ведь были отличной командой.
Хип задохнулась, я почувствовал, как напряглись ее мышцы, но она упрямо мотнула головой и продолжила:
— И… и пусть… не как раньше, да… но нам в
Зоне… мы правда сработались, Лунь… ведь ты, наверно… думал, что со мной лучше… надежней. Я… теперь хороший сталкер, Лунь, правда. Я буду… полезна.
Девушке все труднее было говорить, она задыхалась.
— Мне просто… надо быть рядом с тобой. Не важно кем… напарником… другом… но просто быть рядом.
Не… не прогоняй меня, ладно? Господи, да что я несу?..
И я вдруг вспомнил тот холодный схрон, куда по воле совпадения, случайности, а может, и
судьбы, в которую я упрямо не верил, пришла «свободовская» девчонка. Как услышал ее имя, как, еще не понимая почему, заслонил своим телом от
долговца, уже сжавшего кулаки. Как сильным, невероятно ярким воспоминанием остался в душе тот момент, когда Хип вот так же стояла у схрона, а я еще
думал, как бы отделаться от такой обузы, которая и сама скорее всего угробится, и меня за собой утащит. И как потом было невыносимо стыдно за ту
ублюдочную мысль. Как стыдно до сих пор.
«Не… броса-аа-ай… Лу-уууунь…»
— Я пришел за тобой, родная. Да и… конечно, команда у нас отличная… — мне
тоже стало не хватать воздуха. — Конечно, одному в Зоне никак… с тобой лучше… и, веришь, все это… ну, что ты мне сказала… то же самое я хотел и
тебе…
И я просто крепко обнял Хип, больше не желая ничего говорить — все мы прекрасно поняли и без слов.
Слов не нужно было и во время посиделок
рядом со столовой, где, по причине хорошей погоды и действительно теплой, сухой весны, весьма не характерной для Зоны, у костра сидела большая
компания «фрименов», а на вертеле шипела и потрескивала туша молодого чернобыльского кабанчика. К этому блюду я чувствовал стойкое предубеждение. Но
«свободовцы» то и дело подходили к жареву, отрезая пропеченные, румяные куски мяса. Моду эту, вроде, привнес Фельдшер, он же и проверял «дичь» из
Зоны по каким-то известным для него признакам. На вопрос, давно ли можно есть мясо местного зверья, пусть и молодых кабанов, мне было отвечено, что
можно, ежели не фонит и нет у зверя каких-то заметных дефектов. Мясо проверялось дозиметром, Фельдшер, которого вроде как научил какой-то странный
белокожий излом, внимательно рассматривал тушу, после чего или давал добро, или же отстрелянного кабанчика оттаскивали в колодцы с «киселем» —
аномалия в несколько минут пожирала то, что не годилось в пищу человеку.
Я удивлялся этим людям. Смех, перезвон гитар, вполне себе приятный, так
заметно отличающийся от «музыки» некоторых знакомых сталкеров, прозванных «брыньками» за знание трех аккордов и постоянно это знание демонстрирующих
под тихое, не в лад, гнусавое пение. |