Короче, все признали: изменчивость внутри одного вида существует. Но что считать видом? Ученые выделяют новый вид, когда он резко отличается от другого, но никто не занимается маленькими, незначительными различиями, а ведь именно они «представляют собой первые шаги к образованию разновидностей».
Итак, две главы проехали, перевели дух, ничего ужасного, наоборот, втянулись, наука-то, оказывается, не так далека от жизни, как мы думали, тут вам и коровы, и морковка, знакомые, уютные предметы… И вот глава третья: «Борьба за существование». Да, есть слабенькие различия между особями, домашними или дикими… Как же на основе этих слабых различий образовались виды? Автор сам не берется судить об этом — зачем, если можно сослаться на авторитеты? «Декандоль и Лайель обстоятельно доказали, что все органические существа подвергаются конкуренции. По отношению к растениям никто не обсуждал этого вопроса с большей живостью и умением, чем Декан Манчестерский». Конкуренция сурова — это знает бедняк и богач. Она и в природе такова. «Лик природы представляется нам радостным… мы не видим или забываем, что птицы, которые беззаботно распевают вокруг нас, питаются насекомыми и семенами и, таким образом, постоянно истребляют жизнь; мы забываем, как эти певцы или их яйца и птенцы в свою очередь пожираются хищными птицами и зверями…» Борьба за существование — вот как называется эта конкуренция. Но, пожалуйста, помните, что этот термин «употреблен в широком и метафорическом смысле, включая сюда зависимость одного существа от другого, а также включая (что еще важнее) не только жизнь особи, но и успех в оставлении потомства».
Теперь на сцену выходят Мальтус и арифметика. Если бы даже у слонихи, которая рожает редко, выживали все дети, то скоро планета заполнилась бы одними слонами (не надо верить на слово, вот формулы, проверяйте), а что уж говорить о кроликах? Значит, выживают не все. Почему? Потому что одни более живучи, чем другие. Почему? Наверное, потому, что обладают какой-то особенностью. А особенность передают детям: «Вариации, сколь угодно слабые и происходящие от какой угодно причины, если только они сколько-нибудь полезны для особей данного вида в их бесконечно сложных отношениях к другим органическим существам и условиям жизни, будут способствовать сохранению таких особей и обычно унаследуются их потомством». Это и есть закон естественного отбора, силы, что «постоянно готова действовать и столь же неизмеримо превосходит слабые усилия человека, как произведения Природы превосходят произведения Искусства».
Ну, наверное, есть такая сила… звучит вроде убедительно… конкуренция, да, знаем… но все-таки гораздо больше на живые существа влияет климат, он делает их пушистыми или голыми, большими или маленькими, нам давно твердят про климат, мы так к нему привыкли… О да, автор и сам раньше так думал, ведь он, автор, ничуточки не умнее уважаемого читателя. И все же это ошибка: климат лишь обостряет или ослабляет конкуренцию. «Даже в тех случаях, когда климатические условия, как, например, сильный холод, действуют непосредственно, наиболее страдают слабые особи». «Что климат действует главным образом косвенно… мы ясно видим из того громадного числа растений, которые превосходно выносят климат в наших садах, но не натурализуются, так как не могут конкурировать с местными растениями».
В конце «жестокой» главы автор утешает читателя (который, быть может, до сих пор, жуя бифштекс, полагал, что у животных детеныши не умирают и волки не едят зайцев): «Столкновения в природе имеют перерывы, при этом не испытывается страха, смерть обыкновенно разит быстро», и переходит к следующей — «Естественный отбор»: «Сохранение благоприятных индивидуальных различий и вариаций и уничтожение вредных я назвал Естественным отбором». |