Он просил товарища по «Биглю», Саливена, расспрашивать знакомых миссионеров об огнеземельцах: что они делают, когда радуются, печалятся и удивляются, пожимают ли плечами, моргают ли. То же он просил разузнать Мюллера о бразильцах, с подобными вопросами о жителях разных островов обратился к Уоллесу. Тот удивился, что подобный вздор интересует ученого. Дарвин ответил, что согласен, вздор, но вопросы продолжал рассылать по всему земному шару. Краснеют ли дикари? Хмурятся ли? Надувают ли губы их дети, когда недовольны, и как именно надувают? Пожалуйста, если вас не затруднит, нарисуйте…
В 1860-м он писал Дженинсу: «Каждый волен верить, что человек появился вследствие особого чуда, однако я не вижу ни необходимости, ни вероятности этого». Хотел включить в «Изменения» главу о человеке, потом — написать «коротенькое эссе»; зоологу А. Понтеру говорил, что, как алкоголику кажется, что он пьет «немножко», так и ему кажется, что он «немножко попишет о человеке». В 1867-м он думал, что напишет книгу «Происхождение человека»: вместе с «Происхождением видов», не вошедшими в «Происхождение видов» фрагментами «Естественного отбора», «Изменениями» и будущей работой о половом отборе они составят «большой труд по естественному отбору». А 4 февраля 1868-го записал в дневнике, что начал книгу «Происхождение человека и половой отбор» («The Descent of Man, and Selection in relation to Sex»).
В 1735 году Линней объединил людей и обезьян в отряде приматов, а в 1788-м писал коллеге: «Если бы я назвал человека обезьяной или наоборот, то был бы неминуемо отлучен от церкви. Однако как натуралист я, быть может, обязан поступить именно так». Дидро замечал в 1754 году: «Следуя естественно-научным принципам, я никогда не мог отличить человека от обезьяны»; Монбоддо в 1773-м объединил человека и орангутана в один вид. Даже Кант не отрицал физического родства, но считал, что появлению человека предшествовала «идея прачеловека», в которой были предвосхищены все наши душевные качества. Ламарк описал, как возник человек: самое развитое «четверорукое» обрело привычку ходить на двух ногах; расселяясь по свету, двуногие приобретали новые потребности, которые привели к развитию новых способностей. Доказательств своей гипотезы он, правда, не привел, сославшись лишь на то, что дети ходят, как обезьяны, на четвереньках.
Были и наши. Афанасий Каверзнев в 1775 году пересказал Бюффона в трактате «Об изменении животных»: одни животные под действием «климата — пищи» превращаются в других и «с этой точки зрения можно бы, пожалуй, не только кошку, льва, тигра, но и человека, обезьяну и всех других животных рассматривать как членов единой семьи». Радищев, 1796-й, «О человеке, его смертности и бессмертии»: «Человек — единоутробный сродственник, брат всему на земле живущему, не токмо зверю, птице, рыбе, насекомому, черепокожему, полипу, растению, грибу, мху, плесени, металлу, стеклу, камню, земле». В XIX веке фон Бэр утверждал (потом передумал), что предки человека жили в воде, Э. Эйхвальд назвал человека высшей ступенью постепенного развития животных, М. Таушер писал: «Человек, который имеет много общего физически и духовно с животными, развился и постепенно облагородился из животного состояния…»
Чего не хватало? Для одних ученых родство означало сходство, а не происхождение, другие признавали происхождение тела, но не души; и у всех не было доказательств — данных анатомии, физиологии, эмбриологии, психологии. Анатомические доказательства первым дал Хаксли, и он же в 1858 году на заседании Королевского общества сказал: «Умственные и моральные способности человека по существу те же самые, что у животных, и имеют естественное происхождение». |