— А это интересная книжка? — почему-то шепотом спросила Надя.

— Какая?

— Вот эта. — Надя слегка наклонила голову, и тяжелый овсяный хвост тут же отклонился, как отвес.

— Я спрошу у мамы…

— Твоя мама меня не любит.

— Ну что ты, — без особой убежденности вяло запротестовал Сережа.

— Сереж… — сказала Надя и посмотрела на него, — скажи мне честно, я очень плохая?

В первый раз Сережа заметил, что глаза у Нади зеленоватые с черными крапинками.

— Что ты… Разве ты плохая? Ты очень хорошая. Очень.

— Нет, я плохая, а ты помолчи. Раз говорю — плохая, значит, знаю. А ты… Ты меня хоть немножко любишь?

Любишь… Как она могла спрашивать об этом? Хоть немножко! Он чувствовал, как в груди его взрывается раскаленная до атомного жара нежность, выплескивается, заполняет эту длинную тихую комнату, клубами выкатывается из окоп и затопляет весь город, весь мир.

Сережа попытался проглотить комок, стоявший в горле, но он, как поплавок, не желал тонуть; опускался и снова подпрыгивал.

— Я тебя очень люблю, Надя, — тихонько прошептал Сережа.

— О господи, — прерывисто вздохнула Надя, и верхняя пуговка на вороте ее туго натянутой зеленой рубашки расстегнулась, — почему нельзя любить сразу несколько человек?

Она вдруг качнулась вперед и поцеловала Сережу в щеку. Губы у нее были теплые и немножко шершавые.

— Ты хороший, — сказала она. — Ты очень хороший.

За стеллажом скрипнула половица.

— Кто там? — тихонько спросила Надя.

Не может быть, чтобы мама подслушивала, подумал Сережа и почувствовал, как лицу его вдруг стало жарко. Как она ничего не понимает! Зачем, зачем она не любит Надю?

Он осторожно заглянул за стеллаж. В узком проходе стояла Надя и внимательно рассматривала какую-то книгу.

— Кто там? — тихо прошептала Надя и наклонилась к нему.

Он почувствовал прикосновение ее руки. Стеллажи дернулись и начали плавно вращаться, и разноцветные корешки книг слились на мгновение в карусельную рябь.

— Чего ты молчишь? — еще раз спросила Надя и высунула голову из-за Сережиного плеча. — Ай! — тихо взвизгнула она и схватила Сережу за шею.

Карусель остановилась, потому что сзади стояла Надя, испуганно прижималась к нему и горячо дышала в затылок. Сережа вдруг почувствовал, как на него накатилось удалое, озорное веселье. В полутемном зале с длинными стеллажами, где тонко пахло многолетней пылью и сыростью, повеяло необычным, и это необычное вовсе не пугало, потому что его обнимали за плечи узенькие и твердые Надины ладони.

— Кто это? — прошептала Надя.

— Это… это твой двойник.

— Ой, я боюсь!

— Не бойся.

— Но ведь привидений не бывает.

— Все бывает. У нас в городе уже видели двойников.

— А я что-то слышала такое и не поверила. А почему она, то есть я… стою… стоит?

Вторая Надя, с книгой, подняла голову, внимательно посмотрела на молодых людей, подняла палец и поднесла к губам.

— Она… я… чтоб мы молчали? — пробормотала Надя.

— Угу, — сказал Сережа.

Надин двойник еще раз поднес палец к губам, положил книгу на полку и направился к выходу.

— Пойдем за ней, — прошептал Сережа.