Каноник Мейрион выполнил обещание и зашел за Марком и Кадфаэлем, как только утихла суматоха во дворе и прекратились строительные работы. Приготовления к вечерней трапезе были завершены, маленькая армия слуг заняла свои места, а братия и гости собрались в зале. Было светло, лился мягкий золотистый свет, какой бывает перед заходом солнца.

Каноник был причесан и одет для торжественного ужина, как подобает, безупречно, но просто — с аскетизмом, приличествующим его званию. Таким образом он, возможно, пытался стереть из памяти все те годы, когда состоял в браке. Когда-то давным-давно, во времена святых, от кельтских священников требовали обет безбрачия, причем так же строго, как теперь этого требовал епископ Жильбер. Дело в том, что вся структура кельтской церкви строилась на монашеском идеале и отступление от него считалось святотатством. Однако сейчас даже память об этом времени почти исчезла, и попытка снова навязать эти правила встретила бы такое же яростное сопротивление, как когда-то постепенная их отмена. Веками священники жили, как все женатые люди, и растили детей, как и их прихожане. Даже в Англии, в самых отдаленных сельских уголках, было множество смиренных священников, состоящих в браке, и, конечно, никто их за это не осуждал. В Уэльсе сын частенько наследовал от отца пост приходского священника, и, что хуже, сыновья епископов стремились заполучить освободившееся после отца место, словно это было феодальное поместье, передаваемое по наследству. И вот теперь появляется навязанный им чужеземный епископ и хочет уничтожить все эти традиции, как ужасный грех, и оставить в своей епархии только тех клириков, которые хранят обет безбрачия.

А этот незаурядный человек, пришедший сейчас за ними, чтобы поддержать своего начальника, не собирается страдать из-за присутствия своей дочери, хотя ранняя смерть жены была вроде бы ему и на руку. Он не имеет ничего против самой девушки и, конечно же, позаботится о ней, но пусть уж она уедет подальше. С глаз долой — из сердца вон.

Надо отдать ему должное, он, не лукавя, добивался своего, используя двух приезжих монахов и их миссию для своей выгоды и для пользы своего епископа.

— Они только что расселись. Сейчас устроятся на своих местах принц и епископ и все угомонятся. Я распорядился, чтобы оставили свободное место перед возвышением, на котором стоит их стол, так что все смогут вас увидеть и услышать.

И опять-таки надо отдать должное Мейриону, его ничуть не смутил малый рост брата Марка и его простая бенедиктинская ряса, а также неприметная внешность. Он осмотрел гостя и удовлетворенно кивнул, оставшись довольным его простотой, которая была по-своему значительна.

Марк захватил с собой свиток, украшенный рисунками, — письмо Роже де Клинтона, — и маленький резной ларец, в котором был крест, и они последовали за своим хозяином через двор в покои епископа. В зале пахло свежеоструганной древесиной и смолистым дымом факелов. Приглушенный шепот стих, когда они появились втроем — впереди шел каноник Мейрион. В дальнем конце зала находился помост, на котором стоял стол для почетных гостей. Лица сидевших за этим столом ярко освещал свет факелов, а их внимательные взгляды были устремлены на маленькую процессию, приближавшуюся к расчищенному пространству перед возвышением. Во главе стола сидел епископ, и черты его лица невозможно было разглядеть на таком расстоянии. По обе стороны от него сидели принцы, а священники и валлийская знать, составлявшая двор Овейна, были посажены вперемежку. Все взгляды притягивала к себе маленькая прямая фигурка Марка, стоявшая перед возвышением в одиночестве: каноник Мейрион отступил в сторону, а Кадфаэль на несколько шагов отстал от Марка.