Эллина Наумова. Давай знакомиться, благоверный…
Глава 1
1
У каждой женщины внутри, на уровне сердца и легких, находится грань самообмана. О достижении рубежа сигналит такая физическая боль, что становится ясно: дальше будет только и гораздо хуже. Нет, есть на свете «розовые дурочки», которые всю жизнь себе врут. Но на них, в общем то счастливиц, надеты, если по старинке, розовые очки, а по нынешнему – вставлены розовые линзы, о чем они не догадываются. Жизнь ведь ничего не выдумывает, лишь уточняет. Ясно, что то преображающее действительность есть. Но как очки не заметишь? Их можно только упрямо не желать снимать, что наводит на мысли о злокозненности или глупости. То ли дело мягкие нежные диски, с которыми вдруг да рождаются. Умнее от этого женщина не становится, но и винить ее как то неловко: не подозревает же, бедная, что видит мир искаженно. В любом случае и та и другая оптика крепится за ушами или на глазах, а вовсе не в тех местах, какие возникают перед мысленными взорами сексуально озабоченных типов при упоминании розового и голубого цветов. Испохабили палитру стыдливые предки, которым было необходимо пристойно обозначить непристойность. Их же люто тянуло о ней прилично сплетничать, то есть осуждать, конечно… Это к тому, что на вышеупомянутых дурочек Анджела Литиванова не походила. И ориентация у нее была стандартной: не заладилось с мужчиной, нечего кидаться в женские объятия, ищи следующего. Поэтому, когда закололо слева под грудью, дыхание перехватило и страх немедленной смерти мерзко оскалился в закаменевшее вдруг лицо, она только простонала: – Доконал, мерзавец! И наконец решила изменить и собственную, и его жизнь. В действительности больное сердце кричит о том, что ему плохо, из под лопатки или из за грудины. А там, где, охнув, схватилась Анджела, ворчат раздерганные нервы. Но какая ей была разница при уверенности в том, что муж доведет ее до инфаркта. Специально доводил с год, только этим и занимался. И, кажется, почти преуспел. Кроме того, с детства до юности человек неимоверно страдает из за любого ущемления его желаний. Игрушку не купили – трагедия, Из за компьютера выгнали в постель – драма. Что уж говорить о первых влюбленностях. Нет жанра для описания, просто нет. А повзрослев, он однажды соображает, что вокруг маются люди, которым хуже. Молодость упряма – поначалу ей кажется, что они сами в своих бедах виноваты. Но потом, когда становится паршиво, например от безденежья, сама собой вдруг вспоминается худющая одинокая бабка соседка, у которой необходимая тебе сию минуту сумма – годовая пенсия. И человек неожиданно испытывает облегчение. Бывает, сильно пугается. Не за старуху, за себя. Страшный вопрос гвоздит: «А, если не только лучший друг или подруга, которые потому и являются таковыми, что мыслят со мной одинаково, но и другие то же и так же чувствуют?» Потеря уникальности может свести с ума. Защищает только недавно включенный механизм – облегчение, которое приносит чужая боль. Стыд же за это облегчение со временем заставляет помогать другим. Через это прошло большинство. Но Анджела Литиванова относилась к редкой породе: ей от чьего то горя становилось еще гаже. Мир был жесток и несправедлив абсолютно – в нем корчилась от боли и она, и еще толпа народа. Даже кучку процветающих беспринципных подонков было жалко – ужас расстаться с деньгами пусть и на смертном одре непередаваем. Но у них все равно иначе болело – тупее, мягче, короче. Тот ребенка потерял, этот любимых взрослых, кто то разорился, заболел, дом у него сгорел… И они сами еще живы и не в психушке? Анджела не вынесла бы, настолько была чувствительна, против воли применяя на себя все и сразу. Считала, что, наверное, поэтому не теряла, не разорялась, не болела, не бомжевала. Зачем Небу ее мучить, если она по интенсивности страданий и без того всех переплюнула? Сразу выдавала такое качество мук, что количеством их ничего нельзя было бы изменить. |
