Слева от длинного шли круглолицый татарчонок в бархатной затертой шапчонке, в стеганом рванье до пят и смуглый, верткий мальчишка с быстрым веселым взглядом — про такого говорят «востроглазый». Был востроглазый в косо надетом рваном треухе и в серой, без приметных деталей одежке. И он, и татарчонок — чуть поменьше Коли.

С другого «фланга» двигались двое. Один — видимо, Колин одногодок, другой — лет восьми. Кажется, братья. Оба круглощекие, светлоглазые, с похожими на кукольные башмачки носами. В аккуратных бушлатиках (наверно, перешитых из взрослой флотской одежды), в мятых матросских фуражках без козырьков — слишком больших, как и Колина «ропитовская» капитанка. Штаны братьев украшали на коленях одинаковые квадратные заплаты, а сапожки были без заплат — грязные, но вполне справные.

Братья смотрели с любопытством и, кажется, без вражды. Татарчонок — непонятно. Востроглазый — подозрительно. Длинный оттопырил большую нижнюю губу и на ходу щелкал по ней мизинцем.

Остановились в трех шагах. Длинный еще раз щелкнул по губе и прошелся по Коле скучноватым взглядом.

— Ишь какой… Раньше не встречались. Кто таков и откуда взялся?

— Из Петербурга. — Коля постарался говорить независимо, но без задиристости. Глядишь, встреча обойдется миром.

— У-у… — с дурашливым удивлением отозвался длинный. И остальные (кроме маленького) вытянули губы трубками, словно тоже хотели сказать «у-у».

Длинный опять щелкнул по губе.

— А фуражка-то капитанская откуль? Небось папенька подарил?

— Папеньки у меня нет… — Коля понимал, что в ответ на это спокойное признание насмешки не последует. Ведь не злодеи же, хотя и обтрепанного вида.

И в самом деле, смущенье скользнуло по всем лицам. Но его тут же как бы стер своими словами востроглазый:

— Значит, маменька купила. В «ропитовской» лавке.

— Маменьки тоже нет… А фуражку подарил капитанский помощник на пароходе «Андрей Первозванный», когда мы плыли сюда из Одессы.

— Это за какие твои красивые глаза? — с прежней скукою в голосе не поверил длинный. Как бы специально не придавая значения тому, что нет у мальчика ни отца, ни маменьки.

— Не за глаза, а… потому что был шторм, многие укачались, а я вышел гулять и забрался на мостик. Там были моряки, один и говорит: «Вот тебе за то, что не боишься волны»…

— Ай как врешь! — радостно сказал татарчонок.

— А вот и не вру!.. Если не верите, пойдем, спросим у тетушки. У моей… Это рядом.

— То-то тетушка обрадуется таким гостям… — усмехнулся длинный. И потрогал нижнюю губу языком.

— Вы же не чай пить придете, а только спросить, — усмехнулся и Коля. Страху у него поубавилось.

Длинный сказал сумрачно:

— Да уж где нам с вами чай пить. Вы небось из дворян.

— Фрол, это, видать, те, кто у Кондратихи дом сняли! — вмешался старший из братьев. Тощий Фрол эту догадку пропустил мимо ушей. Спросил деловито:

— Может, сшибемся?

— Это как?.. Драться, да? — дошло до Коли. И внутри у него тоскливо заныло.

— Ага, — заулыбался Фрол. — Один на один, по-честному. Или в коленках заслабило?

— Нигде не заслабило… Только я не понимаю. Зачем? Я же ничего худого вам не сделал… — И вдруг вспомнил: похожий разговор уже был. Три месяца назад. С него-то и начались в корпусе те невыносимые дни отчаянья и стыда… Нет уж, второму разу не бывать! И стиснул кулаки: — Ну, давай, ежели у тебя чешется!

— Снаружи петух, а внутри мышонок, — хмыкнул Фрол.