Мирча Элиаде. Даян
Тем, кто придет следом…
I
Только в самом конце улицы, еще раз оглянувшись, нет ли кого за спиной, Добридор приступил к главному: — Ты ничего такого не заметил в Даяне? Думитреску пожал плечами с подчеркнутым равнодушием. — Ты же знаешь, — отвечал он, не меняя темпа размеренной, экономной походки, — его особа меня не интересует. Не люблю ни гениев, ни выскочек. — Знаю, но я сейчас не про то, — сказал Добридор, понижая голос. — Тут какая-то каверза… — Он еще раз обернул назад голову. — По правде говоря, я просто теряюсь. Подозрительно, одним словом. Думитреску от изумления резко застопорил. — Подозрительно?! — выпалил он. — Это ты про Даяна? Да он без пятнышка, вечный отличник! Неделя-другая до диплома summa cum laude, пара месяцев до блестящей защиты, год до кафедры, которую подгонят специально под него, три года до академии, семь до… — Ну, может, не подозрительно, — перебил его Добридор, — но каверза тут есть. Говорю тебе: я теряюсь в догадках. Я вчера это заметил, на геометрии, когда он был у доски. Помнишь, его еще Доробанцу вызвал, чтобы он нам объяснял? — А как же. «Объясни-ка им ты, Даян, а то у меня просто руки опускаются!» Вечная песенка и припевчик к ней: «Растолкуй им, Даян, будь добр, и если до них и тогда не дойдет, я отправлю этих придурков на черную работу!» — Удивляюсь, как это никто больше не заметил, — продолжал Добридор. — Сегодня утром я проверил. Прошелся мимо несколько раз. Потом сделал вид, что не разбираю его каракули, когда он чиркал на доске, и сунулся совсем близко. По-моему, он заметил, потому что начал запинаться и покраснел. Вот это-то и подозрительно. С чего бы ему вдруг краснеть, если на него смотрят, особенно если смотрят на его левый глаз?.. — А с чего это ты вздумал его разглядывать? — недоумевал Думитреску. Добридор загадочно улыбнулся. — Сколько я его знаю, он всегда носил черную повязку на правом глазу, а сейчас она у него — на левом. — Не может быть! — Я тебе говорю: я проверил. Еще несколько дней назад у него был здоровым левый глаз, а сейчас — правый. Думитреску впал в задумчивость, потом провел кончиком языка по губам и изрек: — Это значит, что у него здоровы оба глаза. — А тогда… — А тогда значит — повязка у него для форсу, внимание к своей особе привлекать… Если только, — добавил он с расстановкой, — тут нет других мотивов. — Вот я и говорю: подозрительно. — Надо проинформировать кого следует, — глухо сказал Думитреску. — Я тоже об этом думал, — шепотом отозвался Добридор, — что надо проинформировать… — Только мы должны быть очень осторожными, — предупредил Думитреску, судорожно глотая и снова облизывая пересохшие губы, — очень осторожными. Чтобы он ничего не заподозрил и не успел переменить повязку обратно.
На другой день с утра было так пасмурно, что в кабинете декана горели все лампы. Юноша постучался, выждал с минуту, потом робко потянул на себя дверь и застыл на пороге, ослепленный электрическим светом. — Товарищ секретарь сказал, что вы меня вызывали, — пробормотал он. Декан Ириною долго молча изучал его взглядом, как будто впервые получил такую возможность. Наконец знаком велел приблизиться. — Оробете Константин, — произнес он, — с каких пор тебя прозвали Даяном? Юноша покраснел и вытянул руки по швам. |
