Под эти воспоминания мужчина довел девушку до лагеря, усадил, вручил миску с кашей и кружку с чаем:

— Извини, каша вчерашняя, к закату если поторопимся, будем в долине.

Галия не отвечала, только дробно стучала ложка. Иссиэль съел немного, и потихоньку потягивал чай, пока девчонка доскребала котелок. Потом встал и начал сворачивать лагерь. К его удивлению «жертва» принялась ему помогать — встряхнула одеяло, вымыла посуду, делала все спокойно и привычно, хотя закопченный котелок в ее руках смотрелся чем-то чуждым.

Распушившиеся после мытья волосы мешали ей, лезли в лицо, попадали в рот, мужчина не выдержал, покопался в сумке, отыскал тесемку и протянул ей:

— Подбери волосы, будет удобнее.

Она покрутила полоску в пальцах весьма неуверенно, словно не знал, что с ней делать, потом пробормотала:

— У меня были косы, хозяйка обрезала, я не умею короткие волосы подбирать.

Если бы Иссиэль был хуже воспитан, он бы непременно закатил глаза, или многословно посочувствовал бедной девочке. Вместо этого он вынул из сумки гребень и встав за спиной Галии принялся разбирать разлетающиеся пряди. Волосы на деле были густыми, упругими и блестящими.

— А у твоей хозяйки дочки были? — спросил лорд, пытаясь уложить упрямую прядь на положенное ей место.

— Две, — кивнула Галия, — постарше меня, одну уже сватали.

— Понятно, — лорд грустно усмехнулся самому себе. Человеческая зависть и жестокость ранила его магическую натуру, но как воин он умел оставлять свои чувства в стороне. — Короткие волосы я тоже плохо умею укладывать, — предупредил он, — да и сестер у меня нет, так что только то что смогу.

Галия отмахнулась:

— Только что б в лицо не лезли, дома я их платком повязывала, да… — тон упал, в голосе послышались слезы, не то об утраченном платке, не то об оставленной за спиной жизни.

Иссиэль присел на корточки и стер пальцем пару слезинок:

— Не бойся, ничего плохого с тобой не случится. В деревню ты больше не вернешься, но если бы тебя выдали замуж, ты бы все равно уехала, ведь так?

— Не знаю, — Галия удивленно хлопнула глазами, — сирот взамуж не берут, только в работницы…

— А ты замуж хочешь? — единорог попытался зайти с другой стороны, зная по опыту, что для многих женщин слово «замужество» звучит лучше всякой магии.

— Нет! — девчонка насупилась и спрятала лицо в худые коленки.

— Почему? — удивился единорог.

Ему еще не встречались женщины, не желающие замужества.

— Да чего там хорошего? — удивилась Галия, — подай, принеси, пошла вон, да еще и работай с утра до ночи. Вон Марыська пока в девках бегала и пела, и плясала, и ковры ткала лучше всех! А как замуж вышла, ходит как тень — грустная, серая.

Лорд прислушивался к речи «жертвы» и удивлялся. Говорила девчонка чисто, и в речи причудливо мешались длинные правильные слова, принятые в городской речи и деревенские.

— Сколько тебе было, когда мама умерла? — спросил он, начиная подозревать, что Галия не так проста, как ему показалось сначала.

— Не знаю, — пожала она плечами, — меня Марчане отдали, потому, что я тоже заболела, вместе с мамой, а как поправилась, ничего не помнила, даже ложку держать учить пришлось.

— Так ты ничего не помнишь о себе? И бумаг никаких не осталось?

— Может что-то и было, не знаю, — Галия съежилась, когда длинные пальцы мужчины дернули какую-то особенно спутанную прядь.

— Интересно.