Улица Гродска, парадная магистраль от центра Кракова до Вавельского холма, была такая узкая, что два экипажа едва разминутся, здесь сложно заблудиться. Потом начался рынок. От шорных лавок потянуло густым дубильным духом и отвратительным запахом подгнившей кожи, он даже в феврале силен, страшно представить, что будет летом. С рыночной площади в темноту убегали несколько улочек, и я постарался угадать нужную.

Миновали рынок с суконными рядами и двинули к Флорентийским воротам. Справа от меня сопел Шико, за ним крался де Келюс, замыкали процессию Жак и Чеховский, последнего я взял из-за рискованности предприятия – шанс получить пулю или удар кинжалом был весьма высок.

Придворный шут рассказал обо всем, что удалось выяснить за два дня.

– Главный враг Генриха, без сомнения, это великий канцлер литовский князь Николай Радзивилл по прозвищу Рыжий. Он – кальвинист, ярый противник союза Литвы и Польши. Строил козни, рассчитывая посадить на краковский трон монарха из дома Габсбургов с тем, чтобы разорвать с его помощью Люблинскую унию и самому получить пост великого князя независимой Литвы. Авторитетный военачальник, Рыжий прославился походами против московитов, особенно битвой при Чашниках, где разбил войско Шуйского.

Такова история, но в голове плохо укладывалось, что литвины, в будущем – белорусы и главные союзники россиян, многие века представляли собой зло хуже татар для городов современной центральной России. Литовские князья трижды окружали и штурмовали Москву, жгли посады, обкладывали данью… Ягайло преспокойно дождался, когда войска Дмитрия Донского и Мамая обескровят друг друга в жестокой Куликовской сече, а потом напал на возвращающихся домой победителей, без жалости убивая раненых и истощенных русских воинов, литвины отобрали оружие, трофеи, коней… Поэтому не удивительно, что татары Тохтамыша без особых усилий захватили Москву – после литовского удара в спину оборонять ее было некому!

Это все в прошлом моем мире относилось к давней истории, в нынешней реальности в полную силу пылала вражда между Русским царством и Великим княжеством Литовским, Русским и Жамойтским… Да-да, русским, сам не мог привыкнуть, что Литва считала себя Русью.

Я вспомнил главного из местных Радзивиллов, по крайней мере, отличающегося наиболее властной манерой держаться, он прилип к королевскому поезду вскоре после Лодзи. Волосы, зачесанные назад, и светлую его бородку с усами только при очень большом напряжении воображения можно было назвать рыжими, они куда ближе к цвету спелой пшеницы.

– Он – молодой совсем, лет двадцать пять, примерно как я.

Шико старше всего лишь на девять лет, но частенько пытался играть роль умудренного старца и предпочитал менторский тон.

– Радзивилл Рыжий не удостоил нас чести прибыть в Вавель, старший в их клане здесь Николай Сиротка, князь и маршалок надворный литовский, как раз ему двадцать пять и есть. Из тех, кто голосовал за Эрнеста Габсбурга против нашего Генриха.

– Тоже кальвинист? – Странно, я видел его обнаженную голову во время церковной службы в католическом соборе. – Или…

– Католик. Что не мешает ему выступать заодно с Радзивиллами-протестантами. Если планы великого канцлера воплотятся, я не вижу иной фигуры во главе армии Литвы, кроме как Сиротки.

Пусть на улицах Кракова по-прежнему темень, но в политике Речи Посполитой ситуация для меня стала чуть светлее. Намерения Екатерины Медичи и королей династии Валуа присоединить Польшу и Литву к Франции навечно, использовав коронацию Генриха как начало комбинации, не отвечали планам литвинских князей стать самим у штурвала пусть уменьшенной, но совершенно независимой державы.