Неделю перед выборами я не спал: агенты с мест сообщали о неминуемом проигрыше Бориса, несмотря на его видимую активность вместе со всей семейкой, посылавшей счастливые улыбки в телевизор. Но — о судьба! — первый этап он выиграл, но физически так ослабел, что уже не мог появляться на публике. Я торжествовал, я завалил его противников миллионами долларов на избирательную кампанию, я организовал провокацию и заставил шефа его личной охраны генерала Коржака накрыть с поличным организаторов его кампании, он сделал это, и взял их под арест с миллионами долларов в коробках из-под ксерокса. Но деньги сыграли свою роль, а президент уволил генерала и иже с ним.

За день до выборов ко мне во сне явился Учитель, одет он был, как Владимир Неистовый, спикующий с броневичка: в тройку с галстуком, пальцы по привычке Ильича спрятаны подмышками под жилетом. В руке он держал помятую кепчонку и улыбался.

— Вы молодец, Мисаил, — сказал Юрий Владимирович, — вы сделали все, что могли, вы сделали даже невозможное. Вы создали хаос, вы выгнали главного охранника президента и его сподвижников, одновременно скомпрометировав главных сторонников Бориса. Теперь я совершенно уверен, что он потерпит сокрушительный крах! Но меня беспокоит одно: коррупция в государстве стала обычным делом, как насморк. Это создаст трудности в будущем. Хотя… это детали. Главное — победа!

Я так устал от этой сумасшедшей работы, что тихо уснул в день выборов со счастливым ощущением человека, выполнившего свой долг и реализовавшего наконец план «Голгофы». Спал я несколько дней. Когда проснулся и двинулся в туалет для совершения утреннего ритуала, то неожиданно услышал сообщение по радио о победе президента. В очах моих помутилось, и я рухнул на кафельный пол, закричав так громко, что, говорят, на Миусской площади упала с каменной лошади фигура комиссара Левинсона, героя гражданской войны, придуманного писателем Фадеевым.

«Скорая» срочно отвезла меня в знаменитую цековскую Центральную клиническую больницу, где лечились все сильные мира сего. Провалялся я долго и даже написал в завещании, чтобы на моей плите, разумеется, в Кремлевской стене, высекли слова Микеланджело в переводе нашего великого Тютчева: «Молчи, прошу, не смей меня будить. Не жить, не чувствовать — удел завидный… Отрадно спать, отрадней камнем быть». Если честно, Джованни, я предпочел бы нечто вроде Пушкина: «Ты просишь написать надгробную, Агафья? Ляг, ноги протяни, я буду эпитафья».

Победа Бориса обошлась ему дорого, и он лег на сложную операцию. Все это время правительство валяло дурака, изображая бурную деятельность, никто не верил, что он выживет, все спешили набивать карманы, прикидывая, в какую иностранную державу дать деру. К весне 1997 года почти безгласный президент неожиданно восстал из пепла и омолодил правительство, подставив под троечника премьера двух бойких молодцов: одного — рыжего, другого — кудрявого. Полились предложения и инициативы, заявления о прогрессе и грядущем благосостоянии. Видимость бурной деятельности на благо народа. Больше всего меня поразило, что Властолюбивый самолично заполнил декларацию о доходах, показывавшую его как средней руки пополана, который еле-еле наскреб деньги на автомобиль «Лада». Тут я с ужасом отметил, что страна уже привыкла жить без пенсий и зарплат, а самосожжения, голодные забастовки, самоубийства, не говоря о пикетах и демонстрациях, стали нормой, к которой все привыкли.

Учитель неоднократно говорил: «Власть всегда засасывает. Даже если захочешь вырваться на волю — не сможешь! Это причина всех революций».