|
Пойми, Джованни, что в моей стране мат — это единственный язык, на котором можно передать истинные чувства нации. Жизнь наша проникнута матом насквозь, как свиная нога — жиром. Причина этого и в уже отмеченном мерзком климате, заставляющем утопать в грязи, трудясь на пашне, или застревать в лужах по дороге на работу, или страдать из-за разорванной морозом канализационной трубы, ядрена мать! Впрочем, в этом есть и позитив. Как писал канцлер Бисмарк: «Нельзя победить народ, который зимою ест мороженое», а русский человек мыслит проще: «Холодно зимою маленькой макаке, примерзают рученьки к волосатой ср…» Но климат — это мелочь, главное другое: тебя постоянно обводят вокруг пальца, тычут носом, мягко говоря, в грязь, обжуливают все и везде, обсчитывают в ЖКХ, вышвыривают в старости из квартиры, дерут деньгу за строительство жилья и дают деру за кордон. А в Интернете царит изощренный криминал, непрерывно втягивающий честного гражданина в темные аферы, каждый норовит выведать у тебя номер кредитной карты и ободрать как липку. Унижают и обштопывают абсолютно все: и президент, и правительство, и чиновники всех рангов, и торгаши, и дворники. Абсолютно все. И друзья, и враги. Ну на каком языке, кроме матерного, можно еще говорить? Как еще выразить себя и свое отношение к НИМ? Как успокоить душу? Иногда хочется просто выть, смотря волком на луну и складывая звуки в одно единое слово из трех или пяти букв.
Но вернемся к нашим баранам, мессер. Я мирно отбыл с Лубянки в свой Очройск… тьфу, Ясенево и даже доложил педантичному Бухгалтеру, что наши прогнозы произвели вполне нормальное впечатление на Председателя. Через неделю мне неожиданно позвонили из управления кадров и попросили зайти по делу. Не удивляйся, Джованни, что я употребляю слово «cadre», принятое лишь при комплектовании армии: наша страна после революции 1917 года воевала со всем миром за торжество Идеи с неистовством, не уступающим крестоносцам, воевала за новую цивилизацию, за нового человека! В кадрах мне спокойно сообщили об увольнении по выслуге лет и показали приказ, под которым стояла подпись любимейшего Юрия Владимировича (как мило он улыбался, пожимая мне руку в последний раз!). Причем меня лишили даже ведомственной поликлиники — жестокость необыкновенная, если учесть скудость пенсии и болезни, которые дарит нам старость с гораздо большей щедростью, чем радости. Выброшенный с любимой службы, как изношенный носок, я был в отчаянии и даже подумывал наложить на себя руки. Неужели разведка должна докладывать только то, что нравится начальству? История наша в этом смысле печальна, всем известно возмущение Иосифа Грозного шифровками о грядущем нападении Гитлера, он считал это английской провокацией, а «цветок душистый прерий Лаврентий Палыч Берий» даже грозил стереть источников в лагерную пыль. Мудрый Мао Дзэдун заметил однажды, что разведка смотрит ему в рот и затем в своих докладах лишь доносит его мысли. Неужели история повторяется? Страданиям моим не было конца, не утешали ни «Солнцедар», вполне доступный при моей пенсии, ни цветы любви, которые я иногда срывал в порывах на наших подмороженных асфальтах. Вскоре почил Леонид Стабильный, и его корона перешла к Юрию Премудрейшему, ставшему Генеральным секретарем партии — пост, Джованни, дающий власти больше, чем было у Лоренцо Медичи, которого вечно обвиняли в тирании. Вот почему я затрепетал, услышав голос Юрия Владимировича. — Мисаил, сейчас время позднее, но не могли бы вы ко мне заехать? — мягко спросил он, чуть-чуть покашливая. — Конечно, Юрий Владимирович! Конечно! Сердце мое бешено забилось — как еще может чувствовать себя пенсионер, выброшенный на свалку и вдруг внезапно востребованный на самом верху?! — Ехать прямо на Лубянку? — грудь распирало от радости. — Нет, — отрезал Главный. |
