|
- Он хитер, расчетлив, обладает железной волей и завидной предприимчивостью. Перед тобой не сумасшедший, а урод. Есть такие, кто рождается с горбом или с заячьей губой. Но есть и другие, уродство которых невооруженным взглядом незаметно. Подобное уродство страшнее всего. Он только по видимости человек, а на самом деле в нем нет главного человечьего отличья. Нет той невидимой струны, которая живет и звучит в душе самого закоренелого злодея. Пусть слабо, пусть едва слышно, но она звенит, подает голос, и по ней человек в глубине души знает, хорошо он поступил или дурно. Всегда знает, даже если ни разу в жизни этой струны не послушался. Ты знаешь поступки Соцкого, ты слышала его слова, ты видишь, каков он. Он даже не догадывается про струну, его деяния подчинены совсем иному голосу. В старину сказали бы, что он - слуга Диавола. Я скажу проще: нелюдь. Он ни в чем не раскаивается. И обычными средствами его не остановить. На эшафот он не попадет, а стенам сумасшедшего дома его не удержать. Всё начнется сызнова. - Эраст Петрович, вы же давеча сказали, что его англичане затребуют, - жалобно воскликнула Ангелина, словно хватаясь за последнюю соломинку. - Пусть они его убьют, но только не ты, Эраст. Только не ты! Фандорин покачал головой: - Процесс выдачи долог. Он сбежит - из тюрьмы, с этапа, с поезда, с корабля. Я не могу рисковать. - Ты не веришь Богу, - поникнув, грустно молвила она. - Бог знает, как и когда положить конец злодейству. - Я не знаю про Бога. И безучастным наблюдателем быть не могу. По-моему, хуже этого греха ничего нет. Всё, Ангелина, всё. Эраст Петрович обратился к Масе по-японски: - Веди его во двор. - Господин, вы никогда еще не убивали безоружного, - встревоженно ответил слуга на том же языке. - Вам потом будет плохо. И госпожа рассердится. Я сделаю это сам. - Это ничего не изменит. А что безоружный, не имеет значения. Устраивать поединок было бы ханжеством. Я с одинаковой легкостью убью его хоть с оружием, хоть без. Обойдемся без дешевой театральности. Когда Маса и Фандорин, взяв осужденного за локти, повели его к выходу, Ангелина крикнула: - Эраст, ради меня, ради нас с тобой! Плечи коллежского советника дрогнули, но он не обернулся. Зато оглянулся Декоратор и с улыбкой сказал: - Сударыня, вы сама красота. Но, уверяю вас, что на столе, в окружении фарфоровых тарелок, вы были бы еще прекрасней. Ангелина зажмурилась и закрыла ладонями уши, но все равно услышала, как во дворе ударил выстрел - сухой, короткий, почти неразличимый средь грохота ракет и шутих, взлетавших в звездное небо. *** Эраст Петрович вернулся один. Встал у порога, вытер покрытый испариной лоб. Сказал, клацая зубами: - Знаешь, что он прошептал? "Господи, какое счастье". Долго так и было: Ангелина сидела с закрытыми глазами, из-под ресниц текли слезы, а Фандорин стоял, не решаясь войти. Наконец она встала. Подошла к нему, обняла, несколько раз страстно поцеловала - в лоб, в глаза, в губы. - Ухожу я, Эраст Петрович. Не поминайте злом. - Ангелина... - Лицо коллежского советника, и без того бледное, посерело. - Неужто из-за этого упыря, выродка... - Мешаю я вам, с пути сбиваю, - перебила она, не слушая. - Сестры меня давно зовут, в Борисоглебскую обитель. И с самого начала так следовало, как батюшки не стало. Да ослабела я с вами, праздника возжелала. Вот и кончился он, праздник. На то и праздник, чтоб недолго. Издали буду за вами смотреть. И Бога за вас молить. Делайте, как вам душа подсказывает, а коли что не так - ничего, я отмолю. - Нельзя тебе в м-монастырь. - Фандорин заговорил быстро, сбивчиво. - Ты не такая, как они, ты живая, г-горячая. Не выдержишь ты. И я без т-тебя не смогу. - Вы сможете, вы сильный. Трудно вам со мной. Без меня легче будет... А что я живая да горячая, так и сестры такие же. Богу холодные не нужны. Прощайте, прощайте. |
