– Если можно, водочки…

Она удивилась. Неужели этот преуспевающий воротила, владелец многочисленных аптечных складов, чего-то боится? Именно страх она прочла сейчас в его глазах… И это странное для него, любителя хорошего вина, желание выпить водочки…

– Рита, ты помнишь тот портрет Катюши, который ты писала… Она там прямо как живая… – Лицо его внезапно порозовело, хотя водку он выпить еще не успел. Рита поставила перед ним, нервно сидевшим на стуле в гостиной, тарелку с салатом, за водкой надо было идти на кухню.

С чего это он вспомнил про портрет? Она действительно несколько лет тому назад написала портрет его дочери – тогда ей было лет четырнадцать, – хорошенькой кудрявой девочки с огромными карими глазами и пышными русыми волосами. Сейчас ей, вероятно, девятнадцать… Это был заказ, и Рита была щедро вознаграждена за свою работу. Леня вообще любил делать широкие жесты, а тогда он просто осыпал ее деньгами… Но и портрет, надо сказать, удался. Катюша, залитая солнцем, сидела на веранде в нежно-лиловом шелковом платье за столом, накрытом белой скатертью, перед блюдом со сливами и была похожа на принцессу. Портрет так и назывался: «Девочка со сливами».

– А почему бы и нет?! Есть же портрет девочки с персиками… – заливался возбужденно, радостно счастливый отец, любуясь на жирно поблескивающий свежими чистыми красками огромный портрет любимой дочери. – Сливы так и хочется скушать, а про Катьку я вообще молчу, это просто шедевр… Рита, ты – гений!

Она и сама знала, что гений. Да только работу свою ей было почему-то жаль отдавать. Катя Масленникова на самом деле смотрела с портрета как живая, настоящая…

– Я помню этот портрет, это одна из моих самых любимых работ, – сказала Рита спокойно, еще не зная, о чем будет идти речь, а потому заранее готовя себя к тому, что упоминание о портрете – лишь вступление перед настоящей серьезной просьбой, адресованной ее жениху, Марку Садовникову. – Надеюсь, ты не собираешься заказать мне свой собственный портрет?

Масленников как-то неопределенно пожал плечами, словно ему и в голову пока еще не приходила эта мысль. Хотя почему бы и нет?

– Рита, сядь и выслушай меня.

Когда она налила ему водки и пододвинула блюдце с нарезанной ломтиками семгой, он протянул руку и накрыл ею маленькую изящную кисть Риты. Словно поймал ее. И сжал.

– Ты ведь помнишь этот портрет, да?

– Леня, ну, конечно, я помню этот портрет. Но в чем дело? – она начала раздражаться.

– Кате было тогда тринадцать с половиной лет… Она была чудо как хороша… А платье? Ты помнишь ее платье? Какого оно было цвета?

– Темно-голубого, нет, скорее лилового. Шелковое красивое платье для красивой девочки… Оно очень шло ей…

– И румянец… ты помнишь? – Леня придвинулся к Рите и еще крепче сжал ее кисть. – Румянец во всю щеку… нежная кожа словно влажная, блестит от чистоты… Нет, это слово не подходит… Кожа словно просвечивает… Прозрачная, нежнейшая… Розовая… Так?

– Послушай, да что с тобой? Почему ты вспомнил этот портрет?

– Да потому, – лицо Масленникова как-то вытянулось, побледнело, а рот его обмяк, – да потому, что сегодня утром я встал и увидел, что на портрете произошли изменения… Да-да, я не шучу… Платье на Кате черное, такой глубокий черный цвет, какой бывает у бархата, а лицо… Лицо повзрослевшее, но… оно не живое, понимаешь? Глаза закрыты, словно она – мертвая… Вот такие дела, Рита…

– Послушай, Леня.