|
Мне захотелось немедленно ответить взаимностью, и я принялся печь для них пирог. Соорудил единственный десерт, какой умел готовить, – банановый пирог, его всегда пекла в эти дни тетя Анита. Получался он только из очень спелых бананов. Через час, когда пирог был готов, я прыгнул в машину и за четыре часа добрался до Конкорда, штат Нью Гэмпшир. Под вечер я позвонил в дверь дома Гэхаловудов. В руках у меня был пирог и какие то безделушки, захваченные в придорожном торговом центре. Засиживаться я не собирался: весь этот путь в обнимку с жалким пирогом был всего лишь моим ответом на их слова: “И вы, вы тоже лучшее, что случилось со мной в 2008 году”. Друга нельзя встретить, он объявляется сам. Так случилось и с ними. Это были настоящие друзья, таких у меня не было – вернее, больше не было со времен моей “славы”. Кроме Гарри Квеберта.
Помню улыбку Хелен, когда она открыла дверь и увидела меня с моим смешным подарком. На миг она застыла в изумлении, потом бросилась мне на шею. – Маркус! Маркус, ты откуда? – Обернувшись в дом: – Перри, иди сюда, это Маркус! – Снова поворачиваясь ко мне: – Холод собачий, заходи. – Не хочу вам мешать, – сказал я. – Я тут проездом. – Ну ну, зайди хоть на минутку. Я послушно переступил порог дома. Внутри царила веселая суматоха: Гэхаловуды играли в какую то настольную игру. Подошел Перри и в виде приветствия чуть не раздавил мою руку в своей. – Писатель, вот так сюрприз! Что вас привело в наши края? – Ничего особенного, просто заехал отдать пирог, который для вас испек. Сейчас сваливаю. Спасибо за посылку. И особенно за открытку. Я страшно тронут. Держите, сержант, это вам. Я протянул ему один из купленных мною четырех пакетиков. Перри открыл его и с отвращением взглянул на новый галстук: – До чего же страшен. – Все как вы любите, сержант. Он поблагодарил меня и вдруг насупился: опытная гончая подняла зайца, которого я только что подкинул. – Минуточку, писатель! Вы сказали “сваливаю”? Вы что же, хотите сказать, что едете назад в Нью Йорк? – Ну да, – ответил я, как будто это само собой разумелось. – Дьявол вас раздери, Гольдман! То есть вы мне тут рассказываете, что ехали четыре часа, чтобы отдать нам подгорелый пирог, а теперь собираетесь катить обратно? Я не нашелся что ответить, лишь кивнул и уточнил: – Он только кажется подгорелым, он так и должен выглядеть. В середке он нежный, вот увидите. Перри воздел очи горе: – Писатель, по моему, вы окончательно спятили. Ну ка, давайте сюда свою куртку и не забудьте разуться, сейчас мне тут снегом везде натопчете! Гоголь моголь любите? Только что приготовил, обалденный. – От гоголь моголя никогда не откажусь, – улыбнулся я. Я просидел у Гэхаловудов до самого вечера. Играл с ними в “Тривиал Персьют”, “Монополию” и “Скрэббл”, потягивал из чашки гоголь моголь, который Перри щедро доливал своим самогоном. Остался ужинать. Когда пришло время ехать домой, Хелен и Перри забеспокоились, как же я буду в такой час возвращаться в Нью Йорк. – Поеду в мотель, видел тут один на обочине, – успокаивал их я. – Мотель у меня в подвале, – решительно заявил Перри. Он отвел меня туда, разложил диван кровать, занимавший чуть ли не всю тесную комнатушку, открыл шкаф и показал, где постельное белье. – Если Хелен спросит, так я вам постелил. А то она опять разворчится, что я не умею принимать друзей. Спокойной ночи, писатель. – Спокойной ночи, сержант. И спасибо. Спасибо за все. В ответ он только фыркнул, как бизон, что на его сварливом языке должно было означать “не за что”. Так в мою жизнь вошли самые дорогие друзья. |
