Тут я обнаружил, что прислушиваюсь к голосам, доносящимся из-за соседней двери: надрывный женский и пробивающийся сквозь него мужской — глуховатый и сердитый. Я направился туда и заглянул в окно закусочной. Мужчина в белом колпаке препирался через стойку с черноволосой женщиной, цеплявшейся за край стойки словно за уступ скалы, сорваться с которого означало бы смерть.

— Но они его убьют! — кричала она.

— И пусть. Он сам напросился.

— А как же я?

— Тебе будет только лучше.

Его глаза под белым колпаком были словно две щелки, залитые коричневой жидкостью. Вдруг они расширились — он увидел меня сквозь стекло двери. Я подергал ручку. Заперто.

Он помотал кудрявой головой и махнул мне — уходи. Рука его двигалась толчками, точно крыло семафора. Я указал на плакатик в витрине: «Открыто с 7 утра до полуночи». Он вышел из-за стойки, приоткрыл дверь и высунул нос наружу. Нос казался длиннее и острее, чем в первой половине дня.

— Извините, но закрыто. За углом на Главной улице есть очень хороший ресторан. — Тут он всмотрелся в меня внимательнее. — Вы что, полицейский? Я вас видел днем с мистером Гранадой.

— Я адвокат Уильям Гуннарсон. Нельзя ли мне поговорить с вами, мистер Донато?

— О моем брате я уже говорил с полицией.

Женщина почти навалилась ему на плечо. Она была молодой и хорошенькой, но ее лицо опухло и исказилось от горя. Запустив пальцы в спутанные блестящие волосы, она крикнула:

— Ничего ему не говори!

— Помолчи, Секундина. Ты дура. — Он обернулся ко мне, пытаясь справиться с обуревавшими его чувствами. По его щекам и лбу разбегались тени тревоги, точно трещины на засохшей глине. — Вы, значит, узнали, что полиция ищет моего брата. И предлагаете свои услуги?

— Вовсе нет. Я хотел бы поговорить о Бродмене, вашем соседе... вашем бывшем соседе.

Но Донато, казалось, меня не слышал.

— Мне адвокат не нужен. У меня нет денег платить адвокату. (Я понял, что он все еще продолжает свой спор с женщиной.) Будь у меня деньги, я бы сходил купить новую веревку покрепче и повесился.

— Врешь! — сказала она. — У тебя есть денежки в банке, а он твой единственный брат!

— А я — его единственный брат. Ну и что он сделал для меня?

— Он на тебя работал.

— Бил тарелки. Не протирал пол, а размазывал грязь. Но я ему платил. И ты не голодала.

— Фу-ты ну-ты!

— Фу-ты ну-ты — это Гэс. Он изображает из себя, а я подбираю осколки.

— Ведь он же невинен!

— Как сам дьявол невинен. Ее зубы бешено сверкнули.

— Врун поганый! Ты не смеешь так говорить.

— А Гэс, значит, правдивый? Вот что: мне до Гэса больше дела нет. Он мне не брат. Пусть живет, пусть подыхает, я про это знать ничего не хочу! — Он повернулся ко мне. — Ушли бы вы, мистер, а?

— Где ваш брат?

— В камышах где-нибудь. Почем я знаю! А знал бы, так сдал бы его в полицию. Он забрал мой пикап.

— На время взял, — возразила миссис Донато. — Он хочет его вернуть. Он хочет поговорить с тобой.

— Вы его видели, миссис Донато?

Ее лицо утратило всякое выражение.

— Откуда вы взяли?

— Значит, я вас неверно понял. Не могли бы мы пойти куда-нибудь побеседовать? Мне очень нужно задать вам несколько вопросов.