На втором этаже светились окна. Дверь, которая вела на лестницу, была полуоткрыта. Карабкаясь по темным ступенькам, я почувствовал бодрящее волнение. Будто наверху меня ждала сама Холли Мэй.

Открывшая мне женщина в фартуке на мгновение поддержала эту иллюзию. Спрашивать, не мать ли она Холли, было излишне. Те же черты лица и цвет глаз. Только подернутые сединой волосы были каштановыми. Красивая женщина, прекрасно сохранившаяся для своих сорока или более лет.

— Миссис Дотери?

— Она самая.

Я протянул ей мою визитную карточку.

— Уильям Гуннарсон, адвокат.

— Может, вы к Дотери, так его дома нет. Загляните в «Повремени», может, он там. — Она недоуменно всматривалась в карточку. — Только учтите, Дотери страховых агентов на дух не переносит. И их, и все прочее, напоминающее ему, что жить вечно, на манер Бога всемогущего, он не будет.

— Я не страховой агент, миссис Дотери. Я адвокат.

— Ага. Это я и сама вижу. (Она поднесла карточку к свету и по слогам прочла: «Ад-во-кат».) Без очков-то я буквы не очень различаю.

Вряд ли она различала их много лучше и в очках.

— Попозже я буду рад поговорить и с вашим мужем...

— Он в «Повремени» виски лакает. Чуть у нас лишний доллар заведется, как его никакой зарок трезвости не удержит.

— А пока я хотел бы задать несколько вопросов вам. Вы когда-нибудь слышали про такую Хильду Дотери?

— Вы что — шутите? Уж какая-никакая, а моя старшая дочка.

— Давно вы ее видели?

— Недели две будет, если не все три. — Тут она что-то припомнила, возможно, всего лишь, что я адвокат. Главным ее свойством, видимо, было простодушие, и все ее чувства отражались у нее на лице. Сейчас оно говорило о настороженной растерянности, словно она спускалась в лифте в какой-то невообразимый подвал. — Ей что-то паяют?

— Насколько мне известно, нет. А что, по-вашему, ей могли бы паять?

— Да ничего такого. — Она неуклюже отступила с опасной высотки. — Вы же адвокат, вот мне и подумалось... то есть я и подумала, ей чего-нибудь паяют.

— Нет. Но ее разыскивают. А где вы ее видели недели две-три назад?

— Да тут и видела. В этой самой квартире. Уже лет шесть-семь, как она сбежала — не то чтобы я ее очень винила. И вдруг как с неба сваливается, разодетая в пух и прах — одних драгоценностей тонну на себя нацепила. Как Дотери выражается, ударь вы меня паровым молотом, я бы на ногах не удержалась. А он накинулся на нее, как собачья свора. Всегда ее на дух не переносил, да и вообще он видеть не может, когда кто-то чего-то добивается. И давай ее с усмешечкой своей подкалывать, спрашивать, какую она себе кормушку нашла, что так одевается.

— И что она сказала?

— Да ничего. Пыль ему в глаза пускала. Дескать, она актриса и в кино ее нарасхват рвут. А откуда у нее деньги, не сказала. Так откуда они? По какой причине ее разыскивают?

— Почему вы решили, что ее разыскивают?

— Так вы же сами сказали, что ищете ее.

— Потому что не знаю, где она.

Но мысли ее упрямо катились по одному желобу.

— Ну колечки и брошки свои она не в коробках с кукурузными хлопьями нашла. А что не в кино на них заработала, это уж я знаю.

— Вы уверены?

— Я Хильду знаю как облупленную, и пока ее тут не было, она ни чуточки не изменилась.