Книга, о которой мы говорим, равна человеку, ее писавшему. Он — левый человек. Он ничего не прячет из своих убеждений. Он жил почти что в келье два года, когда писал ее, он читал ее друзьям, которых видел редко, но которых встречал, чтобы им говорить о своей работе.

Мэтр Изар цитирует снова письма Никольского (переводчика), Далина, дополнение, присланное к письму Зензинова, дополнение Марка Хиной.

— Нам называют Лайонса, как «редактора» книги. Какое нам дело, кто это? Пусть будет, хоть Лайонс. Но это уже не «экип» меньшевиков, о котором писал Сим Томас. Ведь в Соединенных Штатах не существует «политруков» для литературы, а вот в СССР, как сообщили газеты сегодня, существуют политруки даже для цирков!

Мы разбираем здесь книгу не литератора, мы оправдываемся не в том, что у автора есть талант. Вопрос поставлен о лжи и правде.

И так как г. Морган не мог представить суду доказательства своей правоты, мы не обязаны были, по закону, подставлять доказательства правоты нашей.

Но мы доставили суду манускрипт — не 60 страниц, как было написано у Сима Томаса, но 600–700 страниц.

Три тезы разрушили мы здесь: тезу Сима Томаса (что книгу писали меньшевики), тезу Баби (что книгу писал американец) и тезу Куртада (который сказал, что книга написана и русскими, и американцами).

Нам выставили эксперта, г. Познера. Вчера он менял свои выводы, как надлежит члену компартии, по приказу компартии и, в конце концов, сказал что «не может следить по-русски»!.. Да, были куски глав, которые шли из других мест, но не из других рук! Все это совершенно нормально, и если книга «романсирована», то, что же это значит? Какое кому дело, что она романсирована?

Мэтр Изар прерывает свою речь до следующего дня. Время позднее: на часах восемь.

Двадцатый день

Адвокат Кравченко, мэтр Жорж Изар, начавший накануне свою речь, продолжал ее в течение пяти часов (заседание продолжалось шесть часов, час был посвящен перерыву).

Эта речь, как и речь мэтра Гейцмана, будет полностью опубликована в книге о процессе Кравченко, которую готовят оба адвоката. В полном смысле слова — это была историческая речь, как по форме, так и по содержанию.

Обилие данных, благородный тон этой речи, насыщенность глубоким смыслом, заостренность мыслей — все в ней было исключительным. Под сводами залы французского суда она звучала страстной защитой книги Кравченко, уничтожающим приговором его врагам.

Конечно, как уже говорилось на этом процессе не раз, «горбатого могила исправит», но тем не менее, слушателям мгновениями казалось, что рушилась стена между двумя мирами, и Истина, которая невидимо присутствовала в зале, принимала осязаемые формы. Что-то, быть может, дрогнуло — не в сознании гг. Моргана и Вюрмсера и их адвокатов, но в сознании единомышленников «Лэттр Франсэз», кто без предвзятости, с полным беспристрастием, слушал речь Изара.

Он — не народный трибун в том смысле, в каком это приложимо к некоторым прежним и нынешним французским ораторам. Жесты его — скромны, голос никогда не переходит в крик. Но то, что он говорит и как он говорит, потрясает сердца и оставляет в памяти след надолго.

Сим Томас только призрак

Мэтр Изар начал с того, что подверг разгрому автора диффамационной статьи «Лэттр Франсэз» Сима Томаса.

— Сима Томаса просто не существует, это — фантом, и когда американский коммунист Кан — специалист по шпионажу и американской разведке — говорит с нами, то он ничего не может сказать о Симе Томасе.