Я воображала, что уже нашла выход из неприятного положения, в которое попала, и не вспоминала об этом времени в продолжение нескольких недель после возвращения домой. Потом я прочитала в газетах, что Коррин внезапно куда-то исчезла в день моего отлета и с тех пор ее нигде не могли найти; не отыскалось и никаких ее следов, так что она, как предполагают власти, вероятнее всего, умерла.

Одно время думали, что она бродит где-нибудь в состоянии невменяемости, потеряв память. Оказывается, она была очень расстроена в день отъезда „подруги“ и могла отправиться на ее поиски. Но время шло, и власти стали подозревать, что она, возможна, погибла в результате какого-нибудь несчастного случая.

Были наняты детективы, но их поиски не привели к каким-либо ощутимым результатам. Однако определенно установили, что в момент исчезновения женщина была душевнобольной.

Естественно, прочитав это в прессе, я пошла к Джорджу С. Олдеру и рассказала ему все, что мне было известно, предложила помочь всем, чем могла. Я отчасти почувствовала себя виноватой в том, что произошло с Коррин, – ведь я знала, что она отправится меня искать, когда я уеду от нее.

Поначалу Олдер был благодарен мне, а потом мы с ним подружились, и я, откровенно признаюсь, была настолько глупа, что подумала, будто между нами возможна не просто дружба, а нечто более глубокое. Ведь ему хотелось узнать подробности о жизни сестры и обстоятельствах ее смерти.

Я обещала Джорджу Олдеру, что поеду с ним в круиз, и ждала этого с огромным удовольствием. Однако как раз перед самым круизом мне довелось побывать по делу в Лос-Мерритос, в психиатрической больнице. Я уже уходила оттуда, когда увидела во дворе женщину, которую сперва приняла за привидение.

Это оказалась Коррин Лансинг! Я остолбенела, глядя на нее, прикованная к месту ужасом. Она взглянула на меня со странным блеском в глазах, типичным для сумасшедших, но тем не менее узнала меня. Она сказала: „Минерва! Что ты здесь делаешь? Минерва, Минерва, Минерва!..“ И стала пронзительно кричать, пока к ней не подошла надзирательница и не сказала ей, что она не должна так волноваться. Коррин была в истерике, и ее увели в здание, где врачи занялись ею.

Негласно наведя справки, я узнала, что женщину подобрали на улицах Лос-Анджелеса, бродившую словно во сне. Она не могла сказать, кто она, ничего про себя не помнила, не могла назвать никого из своих родных. Однажды она назвалась одним именем, потом – другим и так всякий раз называла новое имя. А временами не могла вспомнить ничего и сидела, тупо уставившись в одну точку, беспомощная и угнетенная.

Крайне расстроенная и совершенно изнервничавшаяся, я поспешила найти Джорджа Олдера, чтобы рассказать ему, что я обнаружила.

Когда я приехала, Джорджа Олдера на яхте не оказалось, и никто, по-видимому, не знал, где он находится. Я прождала его до десяти вечера, но и тогда он все еще не появился, и я попросила передать ему, чтобы он зашел ко мне в каюту.

У меня был очень трудный день. Я растянулась на диване в своей каюте и вскоре уснула. Меня разбудил шум работающих двигателей, и по сильной качке судна я догадалась, что мы вышли в открытое море и что на море шторм. Мало того, вокруг яхты завывал такой ветер, что я поняла: это ураган.

Я позвонила стюарду и попросила его сказать Джорджу Олдеру, что мне нужно видеть его немедленно.

Джордж передал мне в ответ, что мы попали в неожиданный и очень сильный шторм, что он занят на капитанском мостике и прийти не может, но, как только управится с делами, непременно придет. И вот час тому назад, почти на рассвете, Джордж пришел ко мне в каюту.

Я ему рассказала о том, что случилось. Он задал мне несколько осторожных вопросов, а потом несколько раз спросил, рассказала ли я кому-нибудь то, что поведала ему.

В то время я была слишком несообразительна, чтобы понять, что у него на уме. Я гордилась своей сдержанностью и скрытностью, ведь я ничего не сообщила в прессу, пока не рассказала Джорджу Олдеру, потому что знала, как он не любит огласки и газетной шумихи.