Правда, встреча Миловидовых слишком была неожиданной, и вряд ли они могли сейчас замыслить и привести в исполнение какую-либо уловку. Но, как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть.

А красивая какая пара, незаурядная. И горе сокрушительное. Невольно жаль обоих…

— Прости меня, Ленушка.

— Нет, ты прости… Я виновата, что не отпустила тебя!

— Выкинь из головы. Во всем моя вина. Я заварил историю, я тебя уговорил.

— Сережа… Сереженька!

— Алена…

— Голубчик мой…

Старший следователь Знаменский, не поддавайтесь эмоциям, вы на работе!

— Ленушка…

— Неужели ничего нельзя спасти?!

— Прощай, Ленушка… не забывай.

— Господи, что мы наделали! Если б вернуть!

Лицо Миловидова передернула судорога. Согласиться, что своими руками все погубил?

— Что вернуть? Снова жить на сто восемьдесят рублей?

— Но ведь было счастье! За чем погнались? Я без тебя умру…

Миловидов страдал «всухую», но тут не выдержал. Поползла по щеке «скупая мужская». Запросил пощады:

— Ленушка, а если поменьше дадут… если лет десять… может быть… может, дождешься, Ленушка?

Десять лет? Миловидова ужаснулась названному сроку, он не умещался в ее воображении. Десять лет ожидания. А жизнь будет уходить. Десять лет одиноких дней и ночей! Широко раскрытыми мокрыми глазами смотрела она на мужа, немея от неспособности сказать «да».

— А то и восемь, — цеплялся он за далекую надежду. — Попадется ходовой адвокат…

Восемь! Самое, значит, малое — восемь. Сколько ей тогда будет? Она зарыдала в голос и непроизвольно отстранилась. И он, поняв, что расставание окончательное, отрезвел.

— Ну, полно, Алена, иди!.. Иди же, что друг друга мучить!

— Но мы еще увидимся… мы поговорим… — задыхаясь, пообещала она. — Или я тебе напишу… Я лучшего адвоката… я все сделаю!

Она пошла к двери, дернула ручку на себя, сообразила, что отворяется наружу, и в дверном проеме — уже за порогом — обернулась и застыла. Прощальный запоминающий взгляд.

— До свидания, Сережа…

Он кивнул, дверь тихо закрылась.

Миловидов обессиленно повалился на стул.

— До свидания… нет, Алена, прощай. Найдешь ты себе лодку, найдешь и парус…

Пал Палыч нарушил его забытье, сев на свое место.

— Все, Пал Палыч, конец! — с вымученной, сумасшедшей улыбкой проговорил Миловидов.

— Тюрьма — не могила, Сергей Иванович, — серьезно возразил Знаменский.

— Без Алены везде могила. Вы не понимаете, что она такое. Вы же не знаете ее совсем. Видели только, как ломала перед вами комедию… верней трагедию. А она… это не женщина — солнце! Тут ей не место. Просто смешно! Я обязан был рискнуть, обязан!

Он убеждал не Пал Палыча — самого себя.

А в дежурной части, через которую выход на улицу, освобождали парня, в начале истории посаженного за хулиганство.

— Ремень. Галстучек… — выдавал ему дежурный отобранные вещи.

— А-а, Нефертити! — воскликнул парень, завидя Миловидову. — Не нашелся твой фараон?

— Нашелся, — ответил за нее дежурный.