Неумолкающая болтовня мешала думать.

— Что ни день — покойник, два. Уже и в газете нашей писали. Неведомо, о чем исправник думает.

— Здесь не исправник надобен, а батюшка, чтобы разогнал вурдалаков да упырей и отмолил бюловское поместье.

— Не батюшка, а жандарм крепкий. Он именно что авантюрист и выдает себя за генерала нашего. А авантюрист британский, точно вам говорю.

Какой авантюрист, какие, к лешему, упыри? Хорошо, доктор Ларионов дал свой револьвер. В такую глушь без оружия никак. Туда еще и железную дорогу не проложили, в эту Т-скую губернию.

Глава II. Синяя Борода

«27 июля, 10.10 пополудни — 1 сантиграмм луноверина, синтезированного мной из плодов menispermum, на 1 мл раствора. Луноверин… Пусть будет зваться луноверин.

10.40 пополудни — усталость прошла, утих кашель, спала лихорадка. Луноверин может стать недурным противокашлевым средством, ибо действительно подавляет кашлевой рефлекс, если использовать его в дозировке одного сантиграмма, а не двух.

11.15 пополудни — пытался вспомнить рецепт, но тщетно. Клонит в сон. В следующий раз попробую уменьшить дозу еще вдвое, чтобы избавиться от нежелательных эффектов вовсе».

На уездной почтовой станции Иноземцева встретила пышная карета. О да, он был крайне удивлен, увидев посреди замусоренного двора, где справа был колодец, а слева пустые конюшни, подобный транспорт, каких сейчас уже не делали, — на пружинах, массивный, с резной позолотой и шелковыми занавесями на окнах.

— Смотри-ка, генеральскую прикатили, — буркнул дворник, с видом знатока-каретника разглядывая экипаж. — Поди, барыня сама распорядились. Удивить хочет доктора-то, задобрить.

— Натали Жановна сама, да уж, — отозвался смотритель — тоже вышел на крыльцо, пока Иноземцев помчался собирать саквояж. — Понравился он ей. Гляди, какой франт: проборчик косой, визиточка щегольская, на носу очки. В прошлые разы приказано было держать докторов, пока у них истерика не начнется. А этому велела мою комнату отдать до наступления утра.

— Верно, Прохор Кондратьич, совсем плох хозяин, раз такая спешка.

— А то ты не знаешь этого старого черта? Душу продал африканскому божку за бессмертие, а тот, известное дело, напроказил — взял и проклял. Он сто лет живет и еще сто лет протянет, кровопийца. Племянницу его жалко. Что они там, в новой больнице, делают — одному богу известно. Хорошо еще, до нас эта чума бюловская не докатилась.

Оба страстно перекрестились.

Иноземцев вернулся, сунул смотрителю целковый и чуть ли не вприпрыжку поскакал к экипажу — в одной руке саквояж с книгами и одеждой, в другой — медицинский чемоданчик. Ох, и настрадался он в этих почтовых катафалках.

— Так ведь уплачено сполна, барин, — проворчал вослед Иноземцеву смотритель, пряча рубль в карман. — Вот бедовый! Юнец совсем. Точно, эта хранцуженка им больно заинтересовалась. Да и учен, не то что те толстопузые докторишки. Всю ночь писал что-то, потом порошки смешивал и готовил растворы. Я все видел — они дверь забыли закрыть. Такие все вечно забывают, очень уж занятые своей наукой, — важно заметил Прохор Кондратьич и добавил с горечью: — Жаль мальчишку, погибнет ведь в рассаднике чертовщины этакой.

— А мож, не погибнет? Мож, изгонит нечисть из генераловой усадьбы? Наука сейчас далеко шагнула.

А Иноземцев тем временем беспечно мчался к усадьбе отставного генерала от инфантерии Тимофеева, что лежала за деревней Бюловкой.

Как оказалось, генерал был личностью легендарной. Против воли государя в преклонных летах уехал в Британию, после простым волонтером участвовал в одной из англо-ашантийских войн.