— И что же было дальше? — спросил я.

Она попыталась улыбнуться.

— Дальше? Дальше все было как в кошмарном сне. Я очнулась в полупустой комнате. Руки связаны, ноги — связаны. Я лежала на стандартной больничной койке в полной тишине, от которой стало не по себе. Когда понемногу пришла в себя и вспомнила все, что было до того, испытала почти панический ужас. Я вспомнила кучу подписанных бумаг и поняла, что, похоже, подписала себе смертный приговор…

Я слушал Кристину, ощущая некоторую ирреальность. С одной стороны, передо мной сидела реальная девушка, еще совсем недавно сотрясавшаяся от истерики. С другой стороны, в то, что она мне сейчас рассказывала, было сложно поверить. Чего такого могла подписать Кристина в той куче бумаг? Что она безвозмездно дарит свои органы некоему конкретному хирургу и просит побыстрее отправить ее на тот свет?

И тут же мне в голову пришла мысль, что, возможно, я, как каждый второй современный благополучный обыватель, просто не желаю загружать себя чужими проблемами, потому и не желаю верить. Между тем Кристина говорила без излишних эмоций — немного устало и монотонно:

— С трудом, но в конце концов мне удалось освободиться от веревок. Вся сотрясаясь от страха, я более-менее привела свой внешний вид в порядок. Разумеется, дверь была заперта, но я открыла окно. Та комната была на шестом этаже здания все той же больницы, куда «Скорая» привезла Игоря. Мне удалось перелезть из окна в окно и попасть в следующую пустую палату. Там дверь была не заперта. Сама не помню, как сбежала по ступеням вниз и выскочила на улицу. За мной никто не гнался. Очутившись на оживленной шумной улице, вздохнула свободнее — я была жива и, кажется, сумела избежать верной смерти.

Она вновь облизала пересохшие губы.

— Кофе? — протянул я руку к кофейнику.

Она отрицательно помотала головой:

— Воды, если можно.

Пришлось подниматься и отправляться на кухню. Когда я вернулся с графином прохладной воды, моя гостья полулежала, откинувшись в кресле, подставив солнцу свое бледное, незагорелое лицо. Услышав мои шаги, она не открыла глаза, а лишь слабо улыбнулась:

— Спасибо.

Она так и лежала с закрытыми глазами, с вытянутыми ногами. Каюсь — я немедленно уставился на эти ноги, отметив про себя их безупречную форму. Наливая в бокал воды, я подумал, что у этой лысой дамочки ножки — как у заправской балерины: тонкие, но мускулистые, длинные, с высоким подъемом.

Она открыла глаза и перехватила мой взгляд. Никак не прореагировав, взяла бокал и сделала несколько жадных глотков.

— Боже мой, иногда счастье — просто выпить стакан воды, — проговорила она.

— Ясное солнце в синем небе, птицы поют полнозвучные хоралы, ты пьешь прохладную воду, и жизнь продолжается, — с бравурным оптимизмом произнес я, вновь усаживаясь в свое кресло. — И что же было дальше?

— Кошмар. — Она улыбалась все той же улыбкой — застывшей, вымученной. — Самый настоящий кошмар. Я вернулась домой и слегка перекусила. Мои мысли сами собой вернулись к Игорю. Оставалось лишь надеяться, что ему сделали операцию и он жив. Я позвонила в больницу, чтобы узнать, как прошла операция, и услышала удивленный ответ дежурной медсестры: пациент с таким именем в больницу не поступал.

По всему выходило, что моего любимого уже не было в живых. Скажу честно: в тот момент я так испугалась, что уже не думала о нем, о моем Игоре, лучшем парне на свете. Я испугалась за себя, кожей почувствовав, что теперь начнется погоня за мной.