Словом, у экипажа были все основания избавиться от такого груза при первых признаках неполадок на корабле.

Итак, грузовые отсеки разбились на территории империи – но не взорвались. Аварийная капсула пролетела еще три тысячи миль, и командир корабля, Клайд Ванвейлен, сумел посадить ее на одном из западных островов. Острова некогда входили в ойкумену, но были покинуты по приказу императора Аттаха. На свидетелей посадки она произвела сильное впечатление, но последующие рассказы о ней не отличались от других реалистических повествований о духах предках.

Земляне соорудили нечто водоплавающее, и, переплыв море, устремились к своему кораблю. Как лосось на нерест.

Они выдавали себя за заморских торговцев, подбирали обрывки чужих языков и все больше слышали об огромной стране на северо‑востоке. Вскоре они встретились и с людьми империи, из той разновидности, что в горах называли пестрыми дрофами. Пестрая дрофа – птица лукавая и униженная, наглая, питается мертвечиной, но сама никого не убивает. Это были частные торговцы, на свой страх и риск отправившиеся за благовониями и драгоценными камнями. Они нарушали закон – торговля за пределами империи была государственной монополией. Но государство редко пользовалось монополией уже потому, что не любило напоминаний о реальности заграницы. Даже эти люди, несмотря на свое корыстолюбие и храбрость, глядели на все вокруг них, как на действительность второго сорта.

Землянам рассказывали о Вее много и с гордостью, и смеялись, что варвары не знают простых вещей: что для всякого путешествия нужна подорожная, и для всякого человека – документ, что у храмов крыши низкие, а здания с высокими шпилями – это управы, и что вся земля принадлежит императору, потому что государственными землями он владеет как глава государства, а храмовыми – как главный бог империи.

Земляне наконец сообразили, что им не то чтобы прямо морочат голову или видят в них безобидных правительственных шпионов. Просто слово, сказанное чужеземцу, сродни заклинанию, и стоит не в изъявительном, а в сослагательном наклонении. Притом же и отвечали им на общегосударственном языке, который лучше приспособлен для абстрактных понятий, а потому соблазняет описывать должное вместо существующего.

Время тоже принадлежало государству, поглощенное и раздавленное его пространством. Слово «государство» употреблялось только в единственном числе. У времени же было два лика.

В одном времени история кончилась с тех пор, как две тысячи лет назад император Иршахчан сделал так, что в империи «нет ни войн, ни мятежей, ни угнетенья, ни бедных, ни богатых; нет несчастных, увечных, калек и сирот».

В другом времени случались войны и мятежи, мор и голод, империя распадалась и возникала вновь. Это были события плохие и потому ненастоящие. Но Боги исправляли ошибки и восстанавливали неизменность мира, – и крестьянский бунтовщик Инан, родившийся из золото яйца, или кочевник‑завоеватель Кадерра становились не просто новыми императорами, а новыми воплощениями бога Иршахчана.

Истинна была лишь та история, которая соответствовала образцу. Земные сподвижники Иршахчана превратились в служащих небесных управ; чиновники правили и на небе, и на земле. «А иначе почему небесного правосудия приходится ждать столетиями?» – заметил землянам один ушлый стряпчий.

На территории столь любящей порядок империи падение корабля не осталось незамеченным. Однако земляне как раз явились в империю в ненастоящее время, из тех, что именуются в хрониках «состоянием, близким к недовольству», и для описания которых употребляется время «прошедшее сослагательное», время событий, которые были, но не должны были быть.

Земляне уже имели опыт вмешательства в историю в соседней стране. Клайд Ванвейлен побывал даже в королевских советниках, и его деятельность на этом посту стала, как говорят, предметом закрытых слушаний в весьма суровых инстанциях.