— Ты какую скотину мне пригнал, ирод? Я тебе что заказывал? Это же не коровы — мощи!

— Не извольте сомневаться, коровы — первый сорт. Рога, копыта, все при всем. Исправные.

— Какие копыта? Какие рога? Они что, на рога худеют, я тебя спрашиваю?! Вон, ребра торчат! — и Аршинов со всего размаху стукнул корову по неровному боку. Корова испугалась и, подняв хвост, шлепнула на сапог казака тяжелую лепешку.

Суетливый гуртовщик почему-то обрадовался.

— Смотри, барин, хорошо коровка поела, а ты еще жалуешься!

— Да ну тебя! — отмахнулся от него Николай Иванович и тут заметил меня: — Полина, как хорошо, что вы пришли!

Он подошел ко мне, резко пахнущий коровьим навозом, и я постаралась не отшатнуться.

— Вот, решила посмотреть как продвигается погрузка, — начала я.

— Мне нужна ваша помощь.

— Говорите, чем могу помочь?

— Сейчас на пристань придут люди. Нужно переписать их имена, и какими ремеслами владеют. Отдельно городских, крестьян и казаков. Есть ли при себе инструмент, в порядке ли документы. А я за скотом присмотрю — не разорваться же мне!

— Разумеется, Николай Иванович, я и сама хотела предложить вам помощь. Ведь скучно сидеть, дожидаться отправки.

— Вот и чудесно! — обрадовался он. — Отправляйтесь в контору, что за пирсом, там уже собрались будущие колонисты. Бумагу и перо вам выдадут. Мне еще плотниками заниматься, они должны нары в грузовом трюме для переселенцев сколачивать. А у них еще конь не валялся!

Он махнул рукой, повернулся к гуртовщику и вновь принялся хлопать коров по тощим задам, подталкивая их к сходням.

Около конторы образовалась толпа человек в сто пятьдесят. Некоторые бабы держали на руках ребятишек, укачивая их. Дети постарше шныряли меж взрослых. Мужчины стояли отдельно, разбившись на группы. Они беседовали, неторопливо покуривая. У задней стены эллинга лежали тюки с нехитрым скарбом. Из плетеных сеток выглядывали недовольные куры и гуси.

Посторонившись, мне дали пройти в контору. Я вошла и объяснила приказчику, что буду переписывать добровольцев по личной просьбе Аршинова. Услышав фамилию, напомаженный молодой человек поклонился, предложил мне стул и подровнял стопку бумаги на столе.

— Как вас зовут? — спросила я.

— Прокофием Власовым, сударыня. Я здесь в портовых служащих. Временно приставлен к господину Аршинову.

— Очень хорошо, Прокофий. Впускай людей семьями, и поставь тут лавку, чтобы они не стояли.

Расторопный служащий выполнил мою просьбу, открыл дверь и принялся руководить очередью, выражая особенное усердие. Толпа возле дверей заволновалась.

Аршинов заглянул в контору, гаркнул на толпу: "Аполлинария Лазаревна — моя правая рука. Подчиняться, как мне! Всем ясно?!" — люди тут же присмирели, и уже никто не лез вперед с руганью и тычками.

Посетители заходили один за другим. На предложение присаживаться переминались с ноги на ногу и неохотно садились. Ребятишки бегали по конторе, норовя схватить все, что попадается на глаза.

Не буду описывать всех, так как за несколько часов сидения за столом все слилось в череду безликих образов. Остановлюсь лишь на тех, кто заинтересовал меня своей непохожестью, выделился из общей массы колонистов, желающих достичь рая на земле.

Авдей Петрович Толубеев, казак станицы Вольной на Дону, лет пятидесяти, высокий кряжистый мужик, кузнец и печник. Когда он зашел в комнату, мне показалось, что он занял собой большую ее часть. За ним следовала невысокая худенькая жена с острым носом на морщинистом лице и два сына, Прохор и Григорий, восемнадцати и двадцати лет. Сыновья пошли ростом в мать, но размах плеч им достался от отца.