А вот когда на экране появилась информация за последние двенадцать месяцев, я чуть со стула не свалился. Только в этом году возле Девонширской свалки родились три вампира и два оборотня, к тому же зафиксировано три случая апсихии — это когда ребенок рождается вообще без души. Поистине ужасное уродство, которое не способны исцелить ни врач, ни священник. Несчастные дети растут, старятся и умирают — навсегда. Навечно. Меня даже в жар бросило от этой мысли.

Три случая апсихии за год в радиусе пяти миль… Я содрогнулся. Апсихия возникает лишь тогда, когда в окружающую среду просачивается что-то неслыханно зловредное. Трех случаев апсихии в год не наблюдалось даже в Восточной Франкии, где токсичные заклинания, разбросанные обеими сторонами во время Первой Магической войны, спустя три четверти столетия все еще продолжают отравлять землю.

Я закончил свои записи и сказал духу:

— Спасибо. Ты очень помог мне. Не мог бы ты оказать мне еще одну услугу?

— Смотря какую.

— Очень простую, — поспешно сказал я. — Если кто-нибудь, кроме брата Вагана, попытается узнать, что я здесь делал, — не сообщай ничего этому человеку или нечеловеку.

Когда имеешь дело с таким буквоедом, лучше заранее оговорить все мыслимые возможности.

Дух задумался, потом кивнул:

— Я исполнил бы подобную просьбу, исходи она из уст брата ордена святого Фомы, а настоятель просил меня обращаться с вами, как с любым из братьев. Пусть будет по-вашему.

Я не знал, способен ли дух выдержать допрос с пристрастием, но меня это особо не беспокоило. Может, я был непростительно наивен, но мне казалось, что угроза анафемы, которая падет на всякого, осмелившегося посягнуть на собственность Церкви, послужит достаточным предостережением для любопытных. Я, например, не христианин, но даже мне бы не хотелось, чтобы религиозная организация с двухтысячилетней историей спустила на меня подвластные ей Силы.

Впрочем, Маммоне люди поклоняются уже гораздо больше, чем две тысячи лет.

По пути наверх я остановился у кельи брата Вагана, чтобы поблагодарить его. Брат оторвался от работы и сказал всего два слова:

— Совсем плохо?

Наверное, он сам догадался без помощи магии. От чтения мыслей я был защищен: кроме стандартного набора амулетов государственного служащего я носил еще и свои, изготовленные мудрым рабби-каббалистом. Но настоятелям доступно многое. Даже не умея проникнуть в мои мысли, аббат легко читал по моему лицу.

— Совсем, — сказал я.

Немного поколебавшись, я все же изложил результаты своих изысканий. Напоследок я прошептал:

— За минувший год в той местности родилось трое бездушных созданий.

— Трое? — Настоятель, изменившись в лице, сотворил крестное знамение. Потом кивнул, словно припоминая. — Да, верно, я беседовал с родителями. Как тяжело сознавать, что никогда не встретишься со своим ближним в жизни вечной. Но я не отдавал себе отчета, что все они живут так близко к проклятой свалке.

Настоятель никогда не произносит слова «проклятый» всуе, а уж если произносит, то понимать его следует буквально. Аббат не обратил внимания на то, что случаи апсихии группируются вокруг свалки, но меня это не удивило. Искать закономерности — не его работа. Он должен нести утешение плачущим. Довольно и того, что монастырские записи позволили мне сделать собственные выводы.

— Там еще увеличилось число подстреленных эльфами, — тихо сказал я.

— Вполне возможно.