— Нет, первым был Коля Повзло. Чисто случайно. Он как раз в Василеостровском РУВД был по делу…

— Вот как? Так ты считаешь, что попробовать можно?

«Можно-то оно можно, но вот гарантировать что-либо…»

— Попробуем, Ян, — ответил я.

Первым делом я, конечно, поехал в Василеостровское РУВД. Я не особо надеялся получить там какой-то результат, но пройти мимо организации, которая по определению обязана заниматься расследованием, было бы неправильно. Я сел в джип и поехал. И — повезло, застал старшего оперуполномоченного капитана Петренко на месте. Вид у капитана был несколько помятый, он не выпускал изо рта резинку, однако перегарный выхлоп никуда не делся. Мне на выхлоп капитана Петренко было наплевать. Мне важно было другое: что конкретно есть у них по «делу Худокормова»?

Оказалось, как я и предполагал, что нет совсем ничего.

— Глухарек, — сказал Петренко. — Классический глухарек. Свидетелей нет, нападавшего режиссер не видел, следов никаких… Что вы хотите?

— Вы, Петр Василич, сказали, что нападавшего режиссер не видел. Вы уже допросили потерпевшего?

— Придет в сознание — допросим, — небрежно ответил Петренко.

— Он пришел в сознание еще вчера, — довольно язвительно сказал я.

Капитана Петренко мое заявление, кажется, несколько смутило. Он закашлялся, выплюнул в пепельницу комочек розовой резинки и сказал, глядя мимо меня:

— И что — видел ваш режиссер нападавшего?

— Нет, не видел.

— Ну вот видите, — обрадовался оперуполномоченный. — Я так и знал. У нас уже было два аналогичных нападения…

— Три, — поправил я.

— Три?… Да, действительно. Я из отпуска второй день, могу чего-то и не знать. У нас четыре нападения, и ни разу никто из потерпевших преступника не видел. А что вы хотите?

А чего, действительно, я хочу? Чего я здесь сижу и отрываю занятого человека от дела?… О, я хочу совсем немного: чтобы опер Петренко нормально делал свою работу. Чтобы люди могли спокойно ходить по улицам. Чтобы любой подонок с кастетом (молотком, ножом, обрезком трубы) знал, что опер Петренко не ест, не спит — работает. И обязательно найдет его, подонка, и защелкнет на нем наручники… Вот этого я хочу. По-моему, не так уж и много. Я мог бы сказать это капитану Петренко, но вместо этого я сказал:

— Помогите мне, капитан, пустячным делом.

— В чем проблема? — поинтересовался опер.

— Мне нужны сводки по городу за август.

— Зачем?

— Нужно… Это что — сильно секретный документ?

— Да, в общем-то, нет. Сделаем.

От капитана Петренко я ушел с толстой пачкой распечаток.

В Агентстве без киношников было непривычно тихо. Радоваться бы надо, да какая, к черту, радость? Передо мной стояло бледное лицо Худокормова с черными кругами под глазами. И его голос: «Не убили — и то слава Богу…»

Я позвал Зудинцева и растолковал ситуацию. Михалыч — мужик опытный и сыскарь толковый. Но даже он поморщился, когда я закончил свой рассказ:

— Дохлое дело, Андрей, — сказал он. — Глухарек.

— Ну почему же глухарек? А вдруг?

— Пустая трата времени, Андрей. Сам посуди: ни следов, ни свидетелей.

— А вещи, что отобрали у Худокормова? — возразил я.