Ну, и как вы там, в своей Москве, живете? — спросила Катька, когда они с Лешкой устроились на сиденье троллейбуса, а Ромка встал возле них. — Когда уезжали, обещали мне писать, часто звонить, а сами… Вы мне хоть скажите, были у вас с тех пор какие-нибудь новые расследования?

Ты даже не поверишь, сколько! — тотчас же загорелся Ромка. — Сейчас я посчитаю. — Он зашевелил губами и стал загибать пальцы, — одно, два, три…

Однако Лешка не стала дожидаться конца его подсчетов, ее огромные голубые глаза засверкали, и она, опережая брата, воскликнула:

Ой, Катюшка, ты и не представляешь, сколько мы всего раскопали после наших общих приключений в твоем Воронеже. Мы и фальшивомонетчиков разоблачили, и гнездо наркоманов разрушили, с «летающими тарелками» и со всякими «пришельцами» разобрались, Брюсову чарку нашли, ну, того, который соратником Петра Первого был. Целых каникул не хватит, чтобы тебе обо всем этом рассказать.

А на сколько дней вы к нам приехали? — спросила Катька, словно опасаясь, что и впрямь ей не хватит времени на то, чтобы услышать все их, несомненно, увлекательные рассказы, да еще и поведать Лешке о своей жизни.

На пять всего. Мама говорит, что у нее в ее редакции слишком много работы и она не может задерживаться, — с огорчением произнесла Лешка и пожаловалась: — У нее всегда много работы, а нам с Ромкой неизвестно за что приходится страдать.

Когда их троллейбус следовал по проспекту Революции, центральной магистрали города, Ромка с Лешкой вдруг увидели своего недавнего попутчика, Алексея Борисовича, который сворачивал к стоящему в глубине проспекта старинного вида высокому четырехэтажному зданию из красного кирпича. Перед зданием примостился небольшой скверик с высокими деревьями и огромной полукруглой скамейкой с живой изгородью из дикого винограда. Сейчас изгородь была голой, без листьев, а в скверике кое-где лежали клочья грязного снега. Но легко было себе представить густую зеленую крону, превращающую скамью в уютную беседку, которая, несомненно, никогда не пустовала летом.

Куда это он, интересно, идет? — указывая на Алексея Борисовича, спросил Ромка. — Сколько раз я этот дом в прошлом году видел, а как-то ни разу не спросил, что в нем находится.

Это наш университет, — пояснила Катька.

Разве твоя мама здесь работает? — удивилась Лешка.

Не здесь. Это только одно из его зданий, не основное. В ВГУ много корпусов, я даже сразу не могу сосчитать, сколько. В центре города их три, в Северном районе еще несколько. А это здание когда-то давно, когда меня еще и на свете не было, самым главным считалось. До тех пор, пока не построили основной корпус, на площади, которая так и стала называться: Университетской. Там моя мама и сидит.

Мам! — крикнула Катька на весь троллейбус, ткнув пальцем в сторону университета. — Как ты думаешь, зачем сюда твой знакомый пошел?

Александра Юрьевна оторвалась от беседы со своей подругой и взглянула в окно.

А здесь лаборатория находится, которой он заведует, — ответила она. — На заднем дворе. Пока мы на остановке стояли, Алексей Борисович, очевидно, сюда пешком дошел.

Значит, масло амарантовое здесь делают? — спросил Ромка.

Кажется, здесь, — ответила Катькина мать и зачем-то добавила: — Кстати сказать, у меня здесь еще одна знакомая лаборанткой работает. — И поднялась с места. — Пора выходить.

Перейдя на другую сторону проспекта, они свернули за угол, спустились вниз по крутой улице. Обе мамы не торопились, а друзья почти бежали, чтобы скорее попасть на знакомое крыльцо старого, построенного еще при Петре Первом двухэтажного дома, в котором и жила Катька.