Минут через пятнадцать приехала следственная бригада, в состав которой входил и Болек Пегжа, поручик, хороший знакомый Януша. Следователь он был опытный и сразу же со знанием дела принялся за работу, не испытывая никаких нехороших предчувствий.

Начал он с двери.

— Была незаперта? — спросил он полицейского, дежурившего на лестничной площадке.

— Незаперта и приоткрыта, — ответил тот.

— Никто здесь не ошивался?

— Никто. А за то время, что я тут стою, лифт всего один раз проехал, судя по звукам — на пятый этаж.

На этом поручик Пегжа закончил опрос полицейского и вошёл в квартиру, где уже вовсю развил следственную деятельность его начальник, капитан Тиранский, заслуженно называемый всеми сотрудниками просто Тираном. Ни к чему не прикасаясь, профессионалы обследовали все помещения, констатировали наличие двух трупов, общую запущенность квартиры и страшный беспорядок в ней, причём особо отметили кучу разбитых кирпичей и штукатурки в гостиной, и предоставили действовать экспертам-криминалистам. Полицейский врач ждал своего часа, а сержанта капитан послал за дворником.

— Часа через два следственная бригада уже располагала кое-какими данными.

Женщина была убита ударом в голову. Удар был всего один, но нанесён с такой силой, что вполне хватило и одного. Орудия, которым этот удар был нанесён, не пришлось долго искать: как раз подходил один из молотков, обнаруженных у второго трупа в гостиной. Погибшая женщина была старая, толстая и очень запущенная, как и квартира.

Со вторым трупом не все было так ясно. Мужчина, вне всякого сомнения, был мёртв, но вот причину его смерти оказалось совсем не просто определить. Никаких видимых следов на теле не обнаружили, и полицейский врач высказал предположение: сердце или апоплексический удар. Разумеется, это было его личное мнение, предварительное, официально он выскажется только после вскрытия. Зато время смерти взялся определить с большой долей вероятности. Обе жертвы преступления покинули сей бренный мир около часа назад, плюс-минус минут пятнадцать.

В кошмарно грязной кухне обнаружили и изъяли посуду с остатками недавней трапезы, в том числе чашки из-под кофе и рюмки, из которых недавно пили коньяк. Со всех этих предметов, в том числе и с коньячной бутылки, сняли отпечатки пальцев.

Особый интерес к кухне следственная бригада проявила по наущению одного из её членов, которого в узких профессиональных кругах называли не иначе, как «чёртов щенок». Щенком этим был эксперт-криминалист некий Яцек Шидлович, чрезвычайно талантливый и жутко самонадеянный молодой эксперт-криминалист. Коллеги честно признавали, что у щенка были основания задирать нос, но тем не менее эта черта весьма раздражала. Мечтающий о молниеносной карьере в уголовном розыске, этот самонадеянный молокосос имел обыкновение высказывать свои соображения уже по ходу расследования, не дожидаясь результатов экспертизы, руководствуясь нюхом, инстинктом, каким-то шестым чувством и бог знает чем ещё и доводя коллег до бешенства стопроцентным попаданием в яблочко. Не было случая, чтобы его соображения не оправдались. Коллеги только в ярости скрежетали зубами, а чёртов щенок лишь радостно смеялся.

Вот и на этот раз он вызвал раздражение всей бригады излишней самоуверенностью.

— На бутылке покойник и продавщица, — безапелляционно заявил он. — На кофейных принадлежностях — покойник и покойница. Последнее, что они приняли внутрь перед смертью, и попомните моё слово — это имеет значение! Кроме того, вижу я здесь две свежие бабы, каблучки на полу, пальчики на дверных ручках, самые отчётливые — на телефонной трубке, немного смазанные на бардаке в квартире. Бардак тоже свежий, до этого его не было. Все же остальное — старое, но среди старых отпечатков есть и одна из двух свежих баб.