Так оно и произошло. Еще засветло двинулись мы в путь. Кехая вез письмо, а я должен был оберегать его в дороге, как бы с ним чего не стряслось!

Позднее, когда Баязид-хан стал султаном, часто вспоминал я дни и ночи, проведенные по дороге в Амасью. Раздумывал о том, что тоже ведь малость помог Баязиду взойти на престол. И мучила, точила меня совесть. Впрямь ли не понимал я, что ждет нас при Баязиде? Почему же я тогда ничего не предпринял? Почему все наше войско ничего не сделало, чтобы ему помешать? Ведь несколько дней кряду впереди меня ехал человек, везший шехзаде ту самую, наиважнейшую бумагу – что мне стоило пришибить его и спокойно убраться прочь?

После-то, когда стало ясно, куда что повернуло, рассуждать легко. Да еще и то понять надо: как правоверному замахнуться на священный закон? Баязид-хан унаследовал престол по закону, право было на его стороне. Мне ли, простому балтаджибаши, начальнику стражи Синан-паши, лезть в дела государственные?

Я ехал за кехаей, охранял его.

Без всяких приключений прибыли мы в Амасью.

Было это 12 мая, в полдень. За несколько часов до нас прискакал сюда гонец из самого Стамбула, принесший Баязиду ту же весть. Когда мы въехали в город, на улицах уже кишел народ. Все высыпали из дому, чтобы поглядеть, как Баязид в траурных одеждах прошествует через город. Таков обычай.

Народищу было столько, что, пока мы проталкивались через толпу, шехзаде уже вышел из конака. Тогда я впервые увидал Баязида, до того доводилось только слышать о нем.

Наследник султана шел босой. Обычай не требовал этого, но он желал показать, как глубоко и смиренно его страдание. Шехзаде был в черном халате без единого украшения, длинном, до самой земли, опоясанном бечевкой. Чалма на нем тоже была черная.

Мы сумели пробиться вперед, так что я видел Баязида вблизи. Мехмед-хана мне тоже случалось видеть – он всегда проезжал перед войском, когда мы строились в поход, его каждый солдат знал в лицо. К вашему сведению, Баязид нисколько не походил на своего отца. Росту, правда, тоже низкого, но не толстый, а тощий, сухой, как пустынник. Должно, потому из всех мужских занятий он только и умел, что стрелять из лука, для этого много силы не требуется, да и храбрости тоже, от неприятеля ведь находишься далеко.

Пока двигалось траурное шествие, я глядел на босые ноги шехзаде и меня разбирал смех. Сразу видать, что сроду он до этого босиком не ходил – потому ступал, как по колючкам. Ноги у него были как палки – худющие, ступни узкие, пятки острые. И руки – такие же. Он еще их у пояса скрестил – ни дать ни взять дервиш! И лицом Баязид тоже смахивал на дервиша или муллу. Бледный, раздумчивый какой-то. Говорили, оттого это, что ума в нем много, ум, дескать, силы из него высасывал. Какое там! Мехмед-хан тоже не дурак был, а шея – что у быка.

Ну, стояли мы, глядели на процессию, а она прошло теми кварталами Амасьи, что побогаче, и повернула назад, в конак. Мы двинулись за нею.

Кехая велел дожидаться его во дворе конака, среди Баязидовых слуг. Слуг у него было немного, лошадей и того меньше. В войске издавна шла молва, что шехзаде – скупердяй, и, верно, была та молва не без причины. Иначе с чего бы султанову сыну держать всего лишь десятка два коней. А?

Ни нас, ни лошадей наших не накормили досыта – при Амасийском дворе все было по-нищенски. В ожидании кехаи мы прохаживались по вымощенному булыжником двору, а он что-то долгонько не шел.

Когда кехая показался на лестнице, вид у него был гордый, дальше некуда. Радовался, видно, что вовремя доказал, как хорошо служит новому султану.

– Дашь мне одного человека, поскачем с ним в Ункяр-чаири догонять Синан-пашу, – нетерпеливо крикнул он мне.

– А нам что делать?

– Здесь останетесь.