— Вы… рассказали мне, что нашли свою подругу — Моник — в амбаре и она пробыла там десять дней. — Миссис Белл медленно кивнула. — Вы принесли ей еды…

— Да, — пробормотала она. — Я принесла ей еды, а затем обещала принести это пальто.

— Верно. — Казалось, будто миссис Белл старается вовлечь меня в свою историю.

Она посмотрела в окно, и на нее вновь нахлынули воспоминания.

— Помню, я была так счастлива, собираясь помочь Моник. Но я не помогла ей, — тихо добавила она. — Я предала ее… — Она на мгновение сжала губы, а потом я услышала вздох. — Я должна была прийти к Моник в конце дня. Я думала о том, что сделаю для своей подруги…

Миссис Белл помолчала.

— После обеда я отправилась в boulangerie за своим пайком хлеба. Мне пришлось стоять в очереди около часа, слушая пересуды о тех, кто покупает вещи на marché noir. Наконец я получила свою половину багета, а на обратном пути увидела Жан-Люка, сидевшего в одиночестве у бара «Мистраль». К моему удивлению, он посмотрел не мимо, как обычно, а на меня. Затем, что еще удивительнее, жестом пригласил меня присоединиться к нему. От волнения я едва могла говорить. Он купил мне стакан яблочного сока, который я потягивала, пока он пил пиво. Меня переполняли радость и волнение — я сидела в лучах апрельского солнца с божественно красивым мальчиком, о чем так долго мечтала.

По радио в баре передавали песню Фрэнка Синатры «Ночь и день» — она была очень популярна в то время. Внезапно я подумала о Моник, проводившей в амбаре все дни и ночи, и поняла, что должна идти — прямо сейчас. Но официант принес Жан-Люку еще пива, и он спросил, пробовала ли я его когда-нибудь. «Конечно, нет, — ответила я, — ведь мне только четырнадцать». Он рассмеялся и сказал, что самое время попробовать. И протянул мне свой «Кроненбург». Мне все это вновь показалось таким романтичным, ведь потребление алкоголя было строго ограничено. Я сделала маленький глоток, затем еще и еще — пиво мне совсем не понравилось, но я притворилась, будто это не так. День угасал. Мне следовало немедленно уйти. Но голова моя кружилась, было почти темно, и я, к своему стыду, поняла, что не смогу этим вечером оказаться в амбаре. Поэтому решила отправиться туда на заре — разница составит всего несколько часов, успокаивала я себя.

Миссис Белл по-прежнему гладила пальто, покачивая его, словно баюкала.

— Жан-Люк сказал, что проводит меня домой. Было так романтично идти по площади в сумерках, мимо церкви, под первыми, сияющими в вечернем небе звездами. Я поняла: ночь будет ясной и холодной. — Пальцы миссис Белл рассеянно искали пуговицы пальто. — Меня переполняло чувство вины перед Моник, но в голове была странная пустота. И неожиданно мне подумалось, что Жан-Люк может помочь ей. Ведь его отец был жандармом, а власти, должно быть, допустили ошибку. И… подойдя к нашему дому… — Руки миссис Белл вцепились в пальто, костяшки пальцев побелели. — Я рассказала Жан-Люку о Моник… Рассказала, как нашла ее в старом амбаре. Жан-Люк разволновался, и я даже, помню, почувствовала легкий укол ревности, вспомнив, каким нежным жестом он поправил шарфик Моник. В любом случае… — Миссис Белл сглотнула. — Он спросил меня, где находится амбар, и я описала это место. — Она покачала головой. — Жан-Люк немного помолчал, а потом сказал, что слышал о детях, прячущихся в подобных местах и даже в домах других людей. «Это сложная ситуация для всех них», — добавил он, и мы попрощались.

Мои родители слушали по радио какую-то музыкальную передачу и не заметили, как я проскользнула в дом и поднялась по лестнице.