Чтобы понять истоки случившегося, следует отмотать время несколько назад. Из всех узбекских городов больше всего русских всегда проживало в Ташкенте. Причем, если в 1926 году их доля в общем этническом составе населения Узбекистана составляла 4,7 %, то уже к концу 50-х она выросла до 13,5 % (рост в три раза), а еще десятилетие спустя эта цифра выросла почти до 20 %. Причем значительный процент русских проживал в городах республики. Так, если в 1959 году из 1 миллиона 90 тысяч 700 русских жителей в городской черте Узбекистана проживало 912 тысяч 700 человек (83,7 %), то в 1970 году из 1 миллиона 473 тысяч 500 русских в городах жили 1 миллион 312 тысяч 300 человек (89,1 %).

Число русских, проживающих в Ташкенте, значительно выросло после землетрясения в апреле 1966 года, когда тысячи людей со всех концов страны были направлены в столицу Узбекистана для его восстановления. Большинство из них, выполнив свою миссию, вернулись к себе на родину, но многие из тех, кого родина не особенно-то и ждала, решили остаться в Ташкенте (тем более что для любого советского человека родиной считалась вся территория СССР).

Скажем прямо, среди них были разные люди: с одной стороны, грамотные специалисты в разных областях производства, а с другой — малоквалифицированный люд, готовый на самую неприхотливую работу. Среди последних попадались даже бывшие уголовники, которые, подрядившись на работу в Ташкент в качестве рядовых строителей, теперь решили осесть на этой теплой и благодатной земле. Именно представители последнего «сословия» и стали настоящей головной болью для ташкентских властей, поскольку эти люди свои прежние привычки и повадки стали переносить в новые условия. С этого момента в районах, где они проживали, стала расти социальная напряженность, повысилась преступность. Рано или поздно все это должно было закончиться взрывом.

Ситуация стала приобретать угрожающие формы примерно с марта 1969-го. Именно тогда многие русскоязычные жители Ташкента почувствовали усиление социальной напряженности, нарастающую агрессивность узбекской молодежи и отчуждение старших по возрасту узбеков. Некоторые русские стали получать по почте анонимные письма, содержащие угрозы физической расправы и требования убираться из Узбекистана. В отдельных частях города стали возникать локальные драки с участием узбекской и русской молодежи. Несколько драк произошло после завершения киносеансов.

Детонатором дальнейшего роста напряженности стали события 4 апреля 1969 года. В тот день в семь часов вечера на ташкентском стадионе «Пахтакор» начался первый матч нового футбольного сезона (31-го по счету) среди команд высшей лиги. Играли «Пахтакор» и минское «Динамо». Поскольку это была первая игра в сезоне, интерес к ней был проявлен большой — стадион был практически заполнен до отказа. Причем нельзя сказать, что все собравшиеся были болельщиками «Пахтакора»: так, значительная часть пришедших, представлявшее русскоязычное население, болело за минчан. Причем болело достаточно активно: с их стороны звучали разного рода призывы и лозунги, которые болельщиками «Пахтакора» (а среди них было много молодежи) воспринимались как оскорбительные. Короче, уже в процессе матча страсти между болельщиками изрядно накалились.

А тут еще минчане оказались более подготовленными к сезону, чем хозяева, и показывали весьма техничную игру. И это при том, что «Пахтакор» выпустил на поле свой лучший состав. Однако уже на 9-й минуте игры Любарцев ошибся при приеме мяча — выпустил его из рук — и минчанин Волох открыл счет. Во втором тайме хозяева сделали все возможное, чтобы отыграться, но мяч никак не хотел пересекать «ленточку» ворот гостей. Даже когда Бекташев вышел один на один с вратарем, все завершилось тем, что мяч после удара угодил прямо в руки динамовского голкипера. В итоге до конца игры счет так и не изменился, принеся победу гостям с минимальным счетом.