* * *

На следующий день он отправился к викарию местного прихода и попросил его сделать распоряжения относительно оглашения в церкви. Когда все было кончено, он почувствовал себя легче. Ничто не бывает так тягостным для человека с сильной волей, как неопределенность и нерешительность, а Годдар пережил период серьезных колебаний.

В воротах, ведущих во двор викария, он встретился с мистером Алоизием Глимом.

— Что за чудеса? Вы в этом доме? — изумленно воскликнул мистер Глим, протягивая ему руку. — Годдар и викарий, кажется, никогда не симпатизировали друг другу.

— Я собираюсь жениться, — просто пояснил Годдар.

Депутат пожал плечами, опустил трость и неодобрительно посмотрел на своего собеседника.

— Для чего вы это делаете? Вы должны были бы, как огненный столп, пройти по всей стране, а теперь вы будете потухшей головешкой. Я это знаю. Вернитесь сейчас же к викарию и скажите ему, что вы вовсе не собираетесь жениться, и что это было будто бы только поводом зайти к нему.

Даниэль засунул руки в карманы и покачал головой. Тень досады мелькнула на его смуглом лице. Замечание Глима было, может быть, ближе к правде, чем он думал…

— Конечно, это не мое дело, — продолжал Глим тоном извинения, — но все-таки для вас было бы лучше обождать — принимая во внимание перемену вашей судьбы, когда перед вами столько возможностей. Ну что же, люди должны жениться. Весьма вероятно, что и я в конце концов женюсь и даже, может быть, в скором времени.

Он покрутил свои усы с таким видом, как будто он и сам уже готовился к этому шагу.

— Могу вас уверить, что это нисколько не помешает моим планам! — сказал Годдар.

— Это хорошо. Ради бога, сделайте так, чтобы это не помешало вашей работе. Но женитьба — это функция двух независимых переменных, как говорится в дифференциальном исчислении — и чертовски трудная функция. Во всяком случае, если вы уже окончательно решили, желаю вам счастья.

Они пожали друг другу руки и расстались. Годдар медленно побрел домой.

В словах депутата снова зазвучала нота предупреждения — та самая нота, которая слышалась в словах капитана день тому назад, и та же самая, которая звучала и в его собственном сердце.

— Но ведь я был бы негодяем, если бы поступил иначе, — подумал он. — Другого выхода, однако, нет! — я сам совершенно сознательно избрал свою участь.

— Я чертовски рад, — громко сказал он самому себе, размахивая тросточкой. — Я всегда буду идти прямым путем, что бы ни случилось.

Три недели спустя они были обвенчаны и подвенечное платье Лиззи, к ее несказанной радости, было полностью описано в «Сеннингтонском Еженедельном Вестнике».

IV.

Лэди Файр и человек будущего.

— Я бы хотела, чтобы случилось что-нибудь новое, — сказала лэди Файр.

— Парламентская сессия как раз началась, — отвечал мистер Глим, придвигая свое кресло ближе к камину. — Мы можем заранее обещать вам много новогодних новостей.

— Вы их зовете новостями? — спросила лэди Файр. — Они будут так же стары, как заигранная мелодия шарманки.

— Вы хотите идти слишком скорыми шагами, крупные политические реформы никогда не совершаются быстро.

— Да, это правда — и очень скучная правда! Мне кажется, я уже читала это однажды в газете.

Глим засмеялся и протянул руки к огню. Он привык к умеренному умственному возбуждению своей собеседницы — возбуждению, вызываемому полнейшим физическим спокойствием и комфортом. У него была наклонность к эстетике, мирно уживавшаяся с его ультра-демократическими тенденциями, поэтому он сейчас вполне оценил гармонию между настроением лэди Файр и сумерками послеобеденного часа, с сгущающимися тенями в углах комнаты.