|
В его социальном кругу жена составляла необходимую часть ежедневного существования. Притом Лиззи была самой хорошенькой девушкой, которую он когда-либо видел. Когда он целовал ее пухлые губки, по всему его телу пробегали какие-то искры. Это было, по его мнению, ясным доказательством того, что он ее любит. И вот, в один прекрасный день он отправился к ее отцу, бывшему пароходному капитану с Темзы, и получил его согласие на брак. Годдар имел хороший заработок, что дало ему возможность сделать небольшие сбережения. И отец Лиззи, который не имел никаких особых семейных добродетелей и находил дочь слишком дорогой роскошью, на радостях основательно напился, чтобы отпраздновать это событие. Познакомившись потом с ним поближе, Годдар начал смотреть на него, как на старого гуляку, очень жалел Лиззи и стремился возможно скорее вырвать ее из его лап.
Для Годдара было очень трудной задачей соединить все это вместе — и ремесло, и самообразование, и занятие политикой, и ухаживание. Последнее занятие было безусловно самое приятное, но, с точки зрения утилитарной, оно не давало пока никаких выгод. До той поры, как он влюбился в Лиззи, Дан с негодованием отвергал всякую мысль «волочиться» за девушками, потому что считал это лишней и преступной тратой драгоценного времени. Даже теперь он иногда чувствовал себя в некотором роде виноватым. Ему хотелось поскорее жениться, устроиться и окончательно и навсегда обеспечить за собой хорошенькое личико Лиззи. А после того — в своей дальнейшей мирной и ничем посторонним не смущаемой жизни все сердце, всю энергию отдать великому движению, которое его поглощало. Может быть, Лиззи и в самом деле была права: маленькая практика в искусстве любви была бы ему пожалуй полезна, но совершенно в другом смысле, чем это представляла себе Лиззи. Спустя несколько дней после лекции в Радикальном Клубе, Годдар повел свою невесту в театр. Несколько недель перед этим он был с ней в театре «Лицеум»; он тогда думал, в простоте своего сердца, что Лиззи получит такое же эстетическое наслаждение, как и он сам. Но она до смерти там скучала, вернулась домой надутая и вопрос о хождении в театр сделался с той поры опасной темой разговора. На этот раз, в виде компенсации, он выбрал «Адельфи» и результат был совсем иной: Лиззи смеялась и плакала, сжимала руку Даниэля и необыкновенно веселилась. Она сама не знала, кем она больше восхищалась — Вильямом Террис или Даниэлем. На империале омнибуса, когда они возвращались домой, Лиззи решила этот вопрос в пользу Даниэля. Она крепко прижалась к нему и притянула его руку к своей талии; а затем сняла свою скромную потертую перчатку и положила мягкую теплую ручку на его руку. Годдар растрогался, крепко прижал ее к себе и наклонил голову так, что ее пышные светлые кудри коснулись его губ. — Почему бы тебе не ласкать меня так почаще, Дан? — прошептала она. — Вот так, как сейчас. Я себя чувствую гораздо уютнее. — Для этого нужно быть на империале омнибуса, — сказал Дан. Она нежно подтолкнула его, чтобы показать, что она оценила его шутку, и продолжала: — Я не сержусь, когда ты целуешь меня, Дан. Я люблю это. Теперь, когда мы жених и невеста, ты должен быть страшно глупым, прижимать меня, говорить мне, как я хороша, и все такое. Они сидели на передних местах «буса», заднюю публику можно было не считать за зрителей; много людная улица внизу была так же далека от них, как и ярко блиставшие звезды наверху. Даниэль поддался ласкающему нежному шепоту и наградил Лиззи долгим поцелуем влюбленного. Когда немного спустя контролер спросил их билеты, Годдар совершенно забыл о своих коллективистских убеждениях и сделался ярым индивидуалистом. — Как это несносно, что нам мешают! Это следовало бы запретить! — убежденно сказал он, снова усаживаясь поудобнее. И Лиззи вполне согласилась с ним. К концу дороги их охватило молчаливое настроение. |
