Все мои заслуги были несправедливо забыты. Братья Готфрида, Болдуин и Евстафий, столь рьяно ратовали за него, что иные феодалы, такие как Гуссье Латурский и Раймонд Лилльский поддержали их лишь по одной причине, лишь бы заткнуть рты моим людям и мне, пытающимся объяснить, что мои заслуги вовсе не менее заслуг светлейшего герцога.

Господи! Почему ты так несправедлив ко мне? Отчего всё – слава и богатство – достаются выскочкам? Отчего Ты отвернулся от меня? Разве я недостаточно молился, причащался или исповедовался епископу Оранжскому? Или все мои молитвы, исходящие от сердца, были напрасны?

Разве не я вдохновил крестоносцев на прорыв осады в Антиохии? А, если вспомнить ранее, благодаря кому крестоносцы получили корабли, провиант и поддержку Константинополя?

Всё забыто!!! Никому не нужна скрытая доблесть, нужны лишь громкие слова, размахивание мечами, обагрёнными кровью. Тогда почему бы не сделать королём Иерусалима графа Вильгельма Сабранского? На мой взгляд, он более достоин, чем его светлость Готфрид Буйонский!

Мне же в утешение предложили крошечное графство Триполи. И ради этого я столько выстрадал! Дабы владеть клочком земли! Я был вне себя от ярости и унижения. Не знаю, как бы я поступил, если бы не мой сын Бертран, который сопровождал меня на протяжении всего крестового похода и не раз отличался военной доблестью. Он настоял, чтобы я дал согласие на владение графством Триполи, а затем передал ему на законном основании, как прямому наследнику. Я внял его просьбе.

На память приходят слова: «Paulum sepultae distat inertiae celata virtus». Завтра утром я покину Иерусалим и направлюсь в Константинополь.

Жизнь в Константинополе не так уж и плоха. Особенно хороши женщины. Их лики, словно сошедшие со стен храмов, прекрасны и утончённы. Их волосы отливают чёрной ночью, будоража воображение мужчины. Их стройный стан под лёгкими одеждами вызывает желание. Но главная их прелесть в том, что они сговорчивы, ценят золото и украшения, которых у меня немало. Стало быть, я могу наслаждаться полнокровной жизнью с местными красавицами.

Мой новый знакомый, Евгений, византийский вельможа, человек богатый и словоохотливый, большой любитель приключений. Не далее, как вчера, мы отправились в некое злачное место на окраине Константинополя, где, по словам Евгения, танцовщицы чудо как хороши.

Что ж, доверившись своему новому спутнику, я в окружении небольшой свиты отправился на поиски приключений. Как только мы зашли в это сомнительное место, Евгений тут же не замедлил увлечься одной из красавиц, сидевшей на подушках и курившей кальян. Он удалился, а я, предоставленный сам себе и своим печальным мыслям о несправедливом прошлом, нехотя реагировал на царящее веселье, предпочёл присесть в отдалении на раскиданные атласные подушки.

Неожиданно ко мне подсела гадалка, предлагая предсказать судьбу. Я рассмеялся, ибо никогда не верил предсказаниям, придерживаясь мнения, что судьба даётся каждому свыше, и никто, кроме Бога, не в силах изменить её.

В руках гадалки появились кости, напоминающие игральные. Она положила их в серебряный кубок, встряхнула им и выбросила кости на стол. Лицо её выражало задумчивость, женщина странно посмотрела на меня, сказав, что я даже не предполагаю, какой магической силой буду владеть в ближайшее время.

Я рассмеялся в ответ: ведь единственная сила, в которую я верую, не смотря ни на что, даже на предпочтение катарского вероучения – это сила Всевышнего.

Войска крестоносцев заняли Аскарай. Теперь у меня появилось время хоть что-то наспех черкнуть в дневнике, ведь я не прикасался к нему почти три месяца.