Степан и сам уже видел, что его находка не похожа ни на офицерский кортик, ни на простецкий солдатский штык. Появившееся из-под земли лезвие было очень красивой формы — широкое, плавно сужающееся к острию, с узкой прожилкой посередине, оно напоминало древесный лист. И еще — оно удивительно хорошо сохранилось, его почти не коснулась ржавчина…

Степан еще раз отбросил землю, и перед ним предстала ладная изящная рукоять, покрытая тонкими узорами. В середине отчетливо просматривалась свастика, а от нее разбегались странные значки, каких ему прежде не встречалось.

— Немецкий! — уважительно произнес Мишка и потянулся к ножу. — Эсэсовский, не иначе!

— Не лапай! — выпалил Степан и обхватил рукоять заскорузлыми пальцами.

Рукоять легла в ладонь так хорошо, так привычно, как будто ей там было самое место.

— Что значит — не лапай? — обиженно протянул Михаил. — У нас с тобой как договорено? Все, что нашли, — пополам!

— Пополам, пополам! — Степан закусил губу, чтобы сдержать неожиданно нахлынувшую злость.

Почему, собственно, он должен делить с кем-то свою находку? Ведь это он нашел кинжал, значит, он — его законный хозяин… ну, почти законный! Да и как можно одну вещь разделить на двоих?

Мишка как будто прочитал его мысли.

— Хороший ножик! — проговорил он суетливо. — Я таких и не видал никогда! Штандартен за него не меньше трехсот баксов отстегнет! По полтораста на брата — клево!

— Ножик! — передразнил его Степан, и непонятная ярость разлилась в груди.

В этом — весь Мишка. Ему бы только продать каждую находку да пропить деньги. Или потратить на какую-нибудь ерунду. Конечно, Степан тоже от денег не отказывался, но и сами вещи, больше полувека пролежавшие в земле, заставляли взволнованно биться его сердце.

Ну, может, не все, но этот кинжал заставил. Он словно звал Степана, манил его. Он, этот кинжал, хотел найти нового хозяина, и Степан отлично подходил на эту роль…

— Ножик! — зло повторил он. — Тебе лишь бы продать! Ты все готов продать, мать родную продашь, если хорошо заплатят!

— Ты мою мать не трожь! — набычился Михаил, но тут же удивленно спросил: — Ты чего, Степ? Сдурел, что ли? Ведь мы с тобой сколько лет вместе копаем… всегда все по-честному, поровну… никогда не собачились… Ты чего?

— Да я ничего… — опомнился Степан, поднимаясь на ноги. — Ну, пора идти, а то и правда до темноты не выйдем!..

— Клади сюда этот… кинжал. — Мишка дернул завязки мешка, где лежали сегодняшние находки — помятая фляга со свастикой, позеленевшая пряжка от ремня, стальной портсигар с гравировкой «1942» и эмблема войск СС — две молнии на темном фоне.

— Ну уж нет! — огрызнулся Степан, волком глянул на давнего приятеля и сунул кинжал за пазуху.

— Степ, да что с тобой? — Мишка посмотрел на него удивленно, покачал головой. — Устал ты, видно!..

Он закинул мешок на плечо, повернулся спиной к другу и зашагал по тропинке, перескакивая с кочки на кочку и обходя тускло блещущие оконца воды.

Степан шел за ним, и в душе его снова поднималось непонятное глухое раздражение. Он смотрел на стриженый затылок Михаила, на его красную обветренную шею, и в голове ворочались тяжелые, темные мысли, как валуны в быстрой горной реке.

Кинжал… нельзя его продавать. И отдавать никому нельзя. Этот кинжал лежал здесь шестьдесят с лишним лет, дожидаясь его, именно его, Степана.